Суммарный результат теста по Ресурсу «Гармония»

«Смерть превращает жизнь в судьбу», — очень точно заметил писатель Андре Моруа. Осознание неизбежности своей смерти действительно наполняет человека смелостью жить, тогда как ее игнорирование делает жизнь бесцельной. Иногда кажется, что у нас столько еще впереди: времени, шансов, надежд, и мы бездумно проводим свою жизнь в ожидании чудесного будущего, которое никогда не наступит, если проживать свое настоящее «начерно».

Мы не ценим «здесь и сейчас» по простой причине — наш мозг табуирует тему смерти. Попробуем прямо сейчас представить, что когда-то не будет ни этой книги, ни чашки чая, ни неба за окном, ни… нас самих. И почувствуем, как сразу обострились чувства, какой прекрасной вдруг оказалась наша повседневность. Только осознание ее конечности делает жизнь яркой и такой желанной, добавляет «перца», без которого все вокруг будет казаться пресным.

У человеческой психики есть интересная особенность: если идею смерти мы осознаем рационально, то страх смерти относится к юрисдикции так называемого «рептильного мозга»[541]. Страх и инстинкт самосохранения достались нам от животных-предков, поэтому заведует ими та часть мозга, которая, согласно теории ученого Пола Маклина, отвечает за выживание и продолжение рода[542]. Она включает режим спасения за секунды до того, как аналитические отделы коры головного мозга успеют отрефлексировать и оценить опасность. Этим секундам мы часто обязаны жизнью.

Ученые давно доказали: страх смерти — эволюционный механизм. С точки зрения эволюционной биологии механизмы, защищающие нас от травм и повреждений, важны для выживания и передачи генов потомкам. Базовые страхи перед конкретными угрозами (страх высоты, темноты, хищников и т. д.) присутствуют в нас с самого раннего возраста. Они помогают людям выжить, достичь репродуктивного возраста и оставить потомство[543].

Многие страхи нивелировались под действием прогресса, но на инстинктивном уровне и сегодня проявляются у нас в виде отвращения. Например, древние люди имели высокий риск погибнуть от употребления ядовитых или подгнивших продуктов. И за долгие годы эволюции организм научился предупреждать нас о такой опасности — холодные, пюреобразные с твердыми вкраплениями блюда вызывают у многих из нас необъяснимое отвращение. Поэтому не стоит заставлять ребенка есть пюре из брокколи, если у него оно вызывает паническую неприязнь. Это не каприз, это инстинкт самосохранения.

Страхи, возникающие у человека не в раннем детстве, а чуть позднее, — это результат способности мозга формировать ассоциации и строить причинно-следственные связи. Например, если мы попадем в какую-то угрожающую жизни ситуацию, в следующий раз в аналогичных условиях мы испытаем страх смерти. По мнению Александра Панчина, кандидата биологических наук, лауреата премии «Просветитель», во многих случаях это очень важный механизм, помогающий нам обучаться и выявлять реальные и потенциальные угрозы, которые сложно было заранее предвидеть тысячу лет назад, когда эволюционировали наши предки[544].

В моменты опасности с нашим сознанием тоже происходят метаморфозы. Не зря люди, пережившие чувство сильного испуга, говорят: «Вся жизнь пронеслась перед глазами». Именно в моменты крайней опасности жизнь внезапно приобретает максимальную ценность. Куда-то уходят хандра, ощущение бессмысленности происходящего, забываются проблемы в семье и на работе. И наша жизнь становится для нас бесконечно ценной — такой, какая она есть.

Экзистенциалисты, в частности Карл Ясперс, утверждали, что опасность смерти позволяет человеку войти в пограничное состояние, где он в полной мере может прочувствовать свое существование. И тогда то, что заполняло жизнь в ее повседневности, оказывается несущественным. Человек открывает себя как самоцель и приобретает трансцендентный, выходящий за границы познания, опыт[545].

Почему же ради ощущения экзистенциальной полноты жизни человеку не принять как факт вероятность умереть в любой момент, тем более информационное поле, в котором мы находимся, постоянно нагнетает панику и чувство опасности? Но парадоксальным образом все происходит наоборот. Резистентность нашей психики к постоянным сообщениям о катаклизмах, катастрофах и террористических актах повышается. И мы не просто перестаем бояться смерти, мы воспринимаем ее как нечто нереальное, существующее по ту сторону экрана. С одной стороны, это необходимая защита, с другой — подмена страха смерти ее отрицанием.

Именно о подобном отношении к концу земного пути человека пишет антрополог Эрнест Беккер в своей получившей Пулитцеровскую премию книге «Отрицание смерти»[546]. Беккер высказывает предположение, что значительная часть человеческой деятельности направлена на преодоление неосознанного страха смерти. При этом плоды этого преодоления создают то, что мы называем нашей культурой. Человеческая цивилизация, по мнению Беккера, это многогранный психологический защитный механизм, направленный против парализующего осознания собственной смертности.

Отрицая смерть, люди выработали механизмы ухода от мыслей о ней и неспособность воспринимать смерть в ее физиологической и экзистенциальной полноте. Так, во многих культурах существует табу на откровенные изображения умерших.

Механизмом преодоления страха смерти становится героизм — некая иллюзия, «проект бессмертия», в котором наши благородные героические поступки будут жить и после нас. Героизм — это некое продление своей жизни даже после физического исчезновения. Ощущая собственный героизм и, следовательно, осознавая себя частью вечного — в противоположность своему телу, которое умрет, человек обретает смысл жизни, цель, значение в космической системе вещей. Что может стать для нас примером героизма? Любое соприкосновение с вечными ценностями — рождение детей, творчество, наука, созидание, спасение и помощь тем, кто в этом нуждается.

Однако категория героизма имеет и темную сторону. Войны, религиозный фанатизм, нарушение закона — это тоже попытки создать определенную героическую историю. Одним словом, все мы боремся со страхом смерти и хотим вписать свои имена в вечность, но вопрос только в том — каким цветом они будут туда вписаны…

Даже характер человека Беккер считает продуктом сочетания разных невротических паттернов, защищающих нас от мыслей о собственной тривиальности. Механизм действия характера основан на постоянном контроле соответствия общественным и внутренним нормам героизма. А наши психологические проблемы — это проявляющиеся неполадки в личной системе героизма. Если человек испытывает депрессию, значит, его проект бессмертия находится под угрозой.

Существуют и другие механизмы подавления страха смерти. Например, религия, основанная на вере в загробную жизнь, служит для управления страхом, превращая смерть в новый этап жизни.

Культура тоже помогает управлять страхом, наполняя жизнь смыслами и ценностями. Не зря Артур Шопенгауэр написал: «Смерть — поистине гений-вдохновитель, или музагет философии; оттого Сократ и определял последнюю как „заботливую смерть“. Едва ли даже люди стали бы философствовать, если бы не было смерти»[547].