– Вы такой человек?

– Я-то, к сожалению, отношусь к другому типу личности. Знаете, это тип так называемой «сильной женщины», черт бы ее побрал. Но я могу всплакнуть от счастья над талантливой книгой.

И что такое реализованность, в конце концов? Вполне реализованные люди кончают с собой. Любой человек, состоявшийся в профессии и в личной жизни, выкатит столько своих внутренних проблем, что психоаналитик будет долго-долго в них разбираться.

– Ощущение счастья – нематериально. Поделитесь особенно запомнившимся опытом счастья.

– У счастья не может быть «опыта». Счастье – это всегда магниевая вспышка Судьбы, даже если она длится какое-то время. Потом, в воспоминании, это предстает перед тобой именно вспышкой. Делиться такими вещами считаю неприличным, да и просто глупым. У каждого это – свое личное богатство, которое он держит под спудом.

Правда, есть еще особое счастье творца, понимание бесконечности и прозрачности мира и осознание общности законов творения. Счастье создания твоей собственной вселенной – неважно, что эта вселенная собой представляет. Но и это счастье нерассказуемо. А вот описать счастье героя – возможно, при наличии известного таланта.

– «Писатель – профессия непубличная», – заметили Вы как-то. И тем не менее камерный образ жизни – в наши дни роскошь непозволительная. Или это не так?

– А что такое «камерный образ жизни»?

Предположим, вам сегодня дико повезло и, проснувшись утром, вы вспоминаете, что сегодня никуда не должны выходить из дома. Ура!

Вы садитесь за компьютер и, с тремя получасовыми перерывами на прогулку с собакой, работаете с утра до вечера. Но!

По электронной почте за этот день вы получили сорок семь писем – из России, из Германии, из Америки, из Израиля и даже из Новой Зеландии. И ответили на них! В том числе накатали ответы на это вот интервью.

За день в вашей квартире раздалось десятка три телефонных звонков, один из которых – с французского международного радио с просьбой сделать срочно передачу (сделана); один из Америки со слезной просьбой черкнуть два слова в качестве предисловия к книжке самодеятельного поэта (сделано); три звонка с предложением выступить в Нагарии, Хайфе и Беэр-Шеве – даты назначены; и так далее, и прочее, и прочее…

Это – камерный образ жизни? А я ведь даже с утра ресниц не красила – куда уж камерней…

– Вам никогда не хотелось круто поменять творческий жанр? В корне: скажем, перестать писать прозу, начать писать стихи? Или написать книжку для детей?

– Упаси Господи! Я по этому поводу вспомнила разительное превращение одного детского писателя.

Картинка по теме:

Назовем его Ф. Он всю жизнь был выпивохой и бабником, будучи в то же время если не классиком, то все же достаточно известным детским писателем. Начав стареть, спохватился, что наработанный им мужской опыт может остаться за бортом Большой литературы. И решил, наконец, перейти в иную категорию.

Ф. написал эротический роман, где совершенно расковался во всех смыслах. Выложил на стол все засаленные карты из своей заветной колоды. Дамы треф, пик и червей легли пестрым веером вокруг потрепанного валета. Его роман был буквально пересыпан такими сценами: «Она медленно и ритмично вздымалась над ним, одновременно массируя его грудь своими сладострастными пальцами… Ее ягодицы…» – и так далее…

Словом, писатель Ф. вырос из штанишек детской литературы, по ходу дела забыв натянуть хоть что-то из иной одежды на свой тощий зад.

Так что позвольте мне уж остаться в рамках привычного жанра, в собственных одеждах и, главное, с собственными мыслями.

– Какой Вы видите себя со стороны? Что хотели бы в себе изменить? Что в себе не согласились бы отдать ни за что на свете?

– Я еще не встречала человека, который видел бы себя со стороны, если, конечно, он не страдает раздвоением личности. Я не страдаю. Менять в себе что либо уже поздно, да и не мое это дело. Я вообще не склонна переделывать чужую работу, а меня, как душу человеческую, создавала отнюдь не я сама. Из тех же соображений не имею ни малейшего желания что либо отдавать в себе. Отдашь, а потом хватишься этого – ан нету, ищи-свищи! Чистая недостача.

– Чем занимаетесь в свободное время, если, конечно, таковое имеется?

– Эх, хотелось бы ответить как-то оригинально, но, боюсь, я безумно скучна в этом вопросе… В свободное время, знаете… размышляю… Как это ни смешно.

Когда работается, то мысль неизбежно подчинена чему-то обязательному, она – рабочий инструмент в целевом процессе. И я сама такой вот станок по производству текстов, простите за технологический образ.

Когда же работа отпускает, то начинаешь наконец мысленно ощупывать мир, жизнь, какие-то пространства мировой культуры, которыми удалось на своем отрезке пути насладиться… В такие периоды я могу чуть не целый день просто сидеть неподвижно и смотреть на море или на горы, на шпиль какого-нибудь собора или просто на движущуюся толпу…

И люблю и ценю такие моменты и всегда пребываю в отличном тонусе, даже если обдумываю что-то очень горестное.

– Кто в Вас превалирует: писатель, жена, мама, домашняя хозяйка? И вообще, каково это – жить с женщиной-писателем? Вообще писатель – женское ли дело в принципе?

– Давайте по порядку разрулим ваши сложнейшие вопросы бытия. Насчет «превалирует» – отчего же непременно превалировать? По профессии я – писатель. По биологии – мать своих детей. По обязательности характера – довольно часто готовлю обеды, иногда глажу белье, бывает, что и стираю. Я что, похожа на белоручку? Или небожительницу? Что ж вы уж так-то беспощадно – как, мол, жить… А вот так и жить. Потихоньку…

Женщина-писатель отличается от женщины – не писателя, пожалуй, только тем, что чаще говорит своему ребенку: «Отвали, а?»

Ну и, наконец, женское ли дело. Не женское, конечно, а куда деваться? Мы и шпалы кладем.

– Бывает ли, что Вы вскакиваете ночью и бежите что-то записывать ценное?

– Нет, знаете, ночами я сплю, есть такой грех. Впрочем, бывает, что во сне приходит решение какого-нибудь трудного сюжетного узла. Утром встанешь и запишешь, дивясь таинственной и сокрытой работе лаборатории мозга. Но по ночам не бегаю и лунатиков не жалую.

– В юности человек мечтает, представляет, как жизнь сложится, но с годами люди все больше опасаются заглядывать вперед, представлять себя в старости. Вам никогда не хотелось «заглянуть» в свою старость?

– А моя старость у меня перед глазами, и я созерцаю ее с удовольствием: это мои родители. Маме – 85 лет, у нее превосходное чувство юмора и постоянная жажда нового: человека, книги, фильма, путешествия – хотя бы и в соседний магазин. И поскольку мы с мамой очень похожи, не только внешне, я надеюсь на подобную старость.

«Бойцы вспоминают минувшие дни…»