Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Не оборачивайся. Не оборачивайся. Не оборачивайся!»
Нейт обернулся.
Риз стоял вдалеке. По обеим сторонам от него покачивались контуры клоунов, оторвавшихся от стен. Позади и вокруг них блестело что-то скользкое – черви, ползущие по тоннелю. Клоуны остановились примерно в ста ярдах. Нейт отчетливо видел их силуэты. Они наблюдали за ним. Риза с ними больше не было. Он вернулся во тьму. В тоннель.
Даже они не осмеливались иметь дело с бурей.
Ну и хорошо.
Нейт побежал ей навстречу.
* * *
Небо посерело, позеленело, вокруг со свистом сыпался град. Несущиеся с небес стеклянные бусины какофонически барабанили по аттракционам заброшенного парка развлечений – и больно жалили Нейта, обжигали ему шею, плечи, затылок и спину. Прикрыв голову жалким щитом из собственных рук, Нейт бежал через парк, мимо трибун и сломанного колеса обозрения…
Небо разорвала вспышка молнии. Ослепительно-белая. Заполнившая весь мир. А когда она погасла и Нейт заморгал, выжимая из глаз сияние, он увидел, что окружен.
Своим сыном.
Многочисленными версиями своего сына.
– Оливер… – дрогнувшим голосом прохрипел Нейт.
Оливер с пулевым отверстием между глаз, с длинными мокрыми волосами, зализанными назад. Оливер с разрезанным горлом, похожим на вскрытый конверт, откуда идет пар. Оливер со вскрытыми венами на запястьях, источающими похожую на ржавую воду кровь. Оливер, раздутый словно утопленник, выловленный из реки, Оливер с полурастворившимися таблетками, прилипшими к внутренней стороне нижней губы, похожими на сахарную пудру на кексе. Еще один, застреленный в грудь. Еще один, с выпотрошенными внутренностями. Были настолько разложившиеся, что их с трудом можно было опознать. Были розовые, умершие совсем недавно, были серые, мертвые несколько недель, но еще не начавшие разлагаться. Все они дружно раскрывали рты. Мыча и булькая. Хлестала кровь. Лилась речная вода. Шмякалась рвота.
Затем невнятное мычание оформилось в членораздельное слово…
– Пппаааааппппааааа!
Что-то ударилось Нейту в спину. Он развернулся, вскидывая колун…
Карл. Глазами, похожими на блюдца, он смотрел на всех этих Оливеров.
– Господи Иисусе… – пробормотал Карл, перекрывая шепот града. – Нужно уходить, Нейт. – Махнул здоровенным пистолетом. – Пошли!
Он потянул Нейта за руку, и тот побежал следом за стариком – закрыв глаза, когда они рассекали толпу трупов его сына, понимая, что не сможет посмотреть на них снова. Когда Нейт наконец открыл глаза, Оливеры уже исчезли или остались позади, и он знал, что оглядываться нельзя.
Они с Карлом торопились к показавшемуся впереди выходу из парка.
– Почти добежали! – крикнул Карл, перекрывая какофонию падающего града.
Небо снова озарила молния. И на этот раз она кувалдой ударила в землю прямо перед Нейтом – опрокидывая на спину, – а впереди он увидел Карла, точнее, его силуэт, заточенный в столбе ревущего электричества. Нейт увидел, как кожа, кости Карла, все его ткани чернеют и отваливаются струпьями, будто горящий пергамент.
Наконец молния исчезла.
И вместе с ней – Карл Грейвз.
«Какой роскошный стол!»
Мэдди обвела взглядом разложенные перед ними яства – разумеется, в кавычках.
Консервированный клюквенный соус: классика.
Консервированный сладкий картофель: Мэдди предпочитала готовить свой, но ничего, и этот сойдет.
Булки для гамбургеров: паршивая замена пече́нью, но Мэдди сделала все возможное, поджарив их на плите; булки покрылись горелой коркой, угольно-черной, как сердце дьявола.
Ветчина из индейки под консервированной подливкой: pièce de résistance[117].
Оливер тыкал в ветчину вилкой и угрюмо подносил ко рту, морщась перед каждым новым куском скудной трапезы. Мэдди раздраженно подумала: «Знаешь, в нашей стране многим детям приходится довольствоваться меньшим, и ты мог бы выразить мне признательность за то, что я постаралась как могла устроить хоть какой-то День благодарения посреди урагана дерьма». Однако вовремя прикусила язык, понимая, что это было бы несправедливо. Дело не в том, что Оливеру не нравится еда (хотя как она вообще может нравиться). Дело в том, что отец пропал. Именно это перевернуло их жизнь с ног на голову. Они в бегах, одни в этой глуши на краю света. Оливера едва не убили, причем не какой-то случайный громила, а, по-видимому, он сам. К тому же он по-прежнему принимал антибиотики, чтобы избежать заражения из-за травмированной руки, – отчего у него в желудке творилось черт знает что.
Мальчишку выжали, как прополосканное белье.
«Как и тебя», – мысленно добавила Мэдди.
И тут Оливер спросил:
– И когда все это закончится?
Вопрос ударил Мэдди многотонным грузовиком.
– Что?
– Когда все это завершится? Джейк по-прежнему где-то здесь. Его не найдут. У него есть магия. Он уйдет от преследователей или перехитрит их, а может, убьет. И тогда придет сюда за нами. – Оливер смотрел даже не в глаза матери, а сквозь них, пронзая взглядом. – Какова будет развязка? Какой у нас план, мама? У тебя ведь всегда есть план.
Мэдди показалось, что она падает, будто кто-то потянул рычаг и открыл люк под ее стулом. Ее прошиб озноб. Потом стало жарко. Она с трудом перевела дыхание, подумав: «Это менопауза? Инфаркт? Аневризма?» Но, разумеется, Мэдди понимала, что это просто паника. Чистая паника, вонзившая в нее свои окровавленные клыки.
«Я составляю списки, ставлю перед собой цели, строю планы, я всегда знаю, что делать». Однако сейчас у нее ничего не было. Ни ответов. Ни направления, в котором двигаться. Они с сыном просто удалились из мира, провалились в какое-то промежуточное место, в чистилище, в охотничий домик на краю света.
Это конец?
Будет ли вообще конец?
– Что с тобой? – спросил Оливер, глядя куда-то в грудь. В сердце. «Что он там видит?»
– Все в порядке, – солгала Мэдди. Но затем правда протиснулась из глотки. – Нет! Господи, нет, твою мать! – Судорожно всхлипнув, она плакала десять секунд – десять бесконечно долгих секунд. Затем, вытерев глаза, кашлянула и сказала: – Этот ужин никуда не годится. Просто полное дерьмо. С меня хватит!
– Ой… я не хотел…
– Идем! – резко вскочив на ноги, сказала Мэдди. – Давай займемся делом!
– Что? – ошеломленно пробормотал Оливер. – Каким?
– Понимаешь, парень, когда наступает момент… когда голова забита… – Она лихорадочно махнула рукой, выводя пальцем орбиту вокруг черепа: – … чушью, лучший способ вырвать сорняки и заглушить статический треск – это заняться каким-либо делом. Вот как мы сейчас поступим. Пойдем и что-нибудь сделаем. Для нас. Для окружающего мира. Мы станем творцами.