Героями этого боя, конечно, были все — и офицеры, и солдаты отступавшего русского отряда, но особенно отличились сотник Фадеев, хорунжий Косинов, выгнавшие китайцев из фанз, откуда те осыпали караван пулями, затем поручик Заремба, корнет Всеволодов, трубач Омельченко, вахмистр Черныш и урядник Елисеев. На их долю пришлось выбивать китайцев, засевших за стенами дворов, окружавших фанзы. Заремба и Омельченко продавили одну из стен, так что образовалась брешь, через которую могли свободно ворваться их люди. Они первыми кинулись на врага, приводя его в смущение.

Что это был за молодецкий натиск яснее всего доказывает следующее. Русский отряд потерял в бою трёх товарищей; четырнадцать человек были ранены. Китайцев легло 700. Храбрый Янь был в числе убитых. В ближайший город Куанг-Чань-Цзы прибежали только пятеро с поля. Эти люди своими рассказами нагнали такого страха на китайский гарнизон, что многие солдаты побросали оружие и разбежались...

Впечатление, произведённое этим боем на китайцев, было таково, что более они уже не осмеливались преграждать путь русским. Правда, пытались они ещё раз напасть на отряд уже в самом конце пути, но их разогнали без труда.

На тринадцатый день пути телинский отряд был уже вблизи Харбина.

С чувством облегчения вздохнули все измученные усталостью и тревогой люди, когда, не доходя вёрст десяти до Сунгари, они встретили высланную им навстречу роту. Командир её, штабс-капитан Переверзеев, показался им ангелом-освободителем. Кончились все напасти. Недавние ужасы принадлежали уже к прошлому. Оставалось только вспомнить молодецкие дела, в которых так ясно выразился великий дух русских людей, побеждавших десятком тысячи.

Телинский отряд пришёл в Харбин, потеряв шестерых товарищей убитыми и умершими от ран. Тридцать человек было ранено, но все они, как стало известно впоследствии, выздоровели. Один из людей пропал без вести.

А в Харбине в это время тоже пережиты были далеко не весёлые дни...

арбин, или по маньчжурскому произношению — Халбин — Хобин, значит в переводе «весёлая могила». До прибытия сюда русских здесь был ханшинный, то есть водочный, завод. Китайцы доказали своё азиатское остроумие, дав этому месту подобное название.

Русские, избрав Харбин центром управления Великой Сибирской Магистрали, купили его за наличные деньги у владельца и быстро устроились по-своему. Появились чистенькие здания, сады, тротуары, загорелось электричество... явилось всё, что необходимо современному человеку.

Городок сам собой разделился на три части: Старый, Новый город и Пристань.

Река Сунгари, впадающая в Амур, протекает здесь, но Старый город раскинулся верстах в 15 от неё. В этом городе сосредоточились административные учреждения магистрали, здесь же выросли домики главного инженера Юговича, его помощника Игнациуса, генерала Гернгросса, начальника железнодорожной стражи, ротных инженеров, офицеров. Здесь устроены телеграф, почта, школа, гостиница и русские магазины, а также православная церковь.

Незадолго до грозных событий прошлого года начал отстраиваться верстах в пяти-шести от Старого и Новый город, который обещал стать лучшим из городов Маньчжурии. Быстро возводились каменные одно- и двухэтажные домишки в русском стиле. Должны были появиться клиники, лаборатории, больницы, строилась новая церковь, освящение Которой предполагалось совершить в августе или сентябре.

Верстах в восьми от Нового города на берегу Сунгари раскинулась Пристань, самая оживлённая, но в то же время и самая грязная часть Харбина. Здесь полнейшая смесь построек: красивые каменные дома, казармы, грязные китайские фанзы перемешивались между собой. Тут же китайский базар, харчевни, китайские лавки и китайская опиумо-курильня.

Сунгари — большая судоходная река, по которой пароходы ходят до Хабаровска и до Цицикара, где была резиденция дзянь-дзюня[70] Шеу, которого все почему-то считали и умным, и расположенным к русским человеком.

Пришлецы-русские и китайцы жили между собой дружно. Русские «капитаны» — так называли китайцы всех вообще русских чиновников — никогда никого не обижали. А если у «капитанов» и выходили кое-какие «недоразумения» при расчётах с китайскими рабочими, то они скоро улаживались, не оставляя между теми и другими особой неприязни.

Харбинцы были русскими пионерами в этой местности, и они гордились этой своей ролью. С их приходом край оживился, у населения явился заработок, завязалась торговля, весёлые свистки паровозов всколыхнули угрюмый, безлюдный край.

И вдруг с безоблачного, казалось, неба ударил неожиданный гром!

Маньчжурские генералы частенько бывали в Харбине. Их принимали, как самых дорогих гостей. Ничего опасного не было слышно. Даже когда пришли вести о событиях в Печили: о штурме Таку, осаде Тянь-Цзиня, и то край оставался спокойным.

Правда, произошли кое-какие беспорядки около Харбина, но им невозможно было придавать большое значение. Ещё 21-го июня, когда уже между Таку и Тянь-Цзинем произошла не одна кровопролитная битва, господин Югович находил, что на линии всё обстоит благополучно.

Три дзянь-дзюня: цицикарский, гиринский и мукденский ручались за полное спокойствие страны, если только русские сами не начнут военных действий.

Вдруг — это было 25-го июня, — как снег на голову, упало на харбинцев предложение мукденского дзянь-дзюня убраться подобру-поздорову из Маньчжурии, сдав железную дорогу китайским уполномоченным.

Сперва никто не хотел этому верить.

— С ума он, что ли, спятил? — говорили про мукденского дзянь-дзюня. — С чего это он?

— Это действительно насмешка! Как могла осмелиться такая мелкая сошка, как обыкновенный дзянь-дзюнь, обращаться с подобным предложением? Это же равносильно объявлению войны.

— А под Таку-то!

— Что под Таку?

— И пониже чином были, да осмелились же.

— Но ведь там не китайцам чета были... Не дзянь-дзюнишка какой-нибудь.

— Однако он не один — цицикарский и гиринский дзянь-дзюни тоже подписались.

— Такая же мелочь!

— Мелочь-то мелочь, а как бы беды не наделала она всем нам!.. В Цицикаре объявлена мобилизация... Плохо наше дело.

Но скептиков было меньшинство. Всех восхищал ответ, посланный Юговичем мукденскому дзянь-дзюню:

«Я вижу, что дзянь-дзюнь Мукдена позабыл долг верной службы своему государю, позволив себе сделать подобное предложение подданным дружественного государства, работающим в Маньчжурии на пользу обеих стран».

— Здорово! По-русски! Молодец Югович! Так и отрезал! На-ка теперь выкуси, дзянь-дзюнишка подлый! Что? Взял? Сам изменником очутился! только и слышалось в эти дни в Харбине.