Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фэй опустила взгляд.
– Я бы не сумела.
На ресницах у неё дрожали слёзы, как вечерняя роса. А потом из тени выступили двое: сребровласая девица в зелёном платье наизнанку и огромный кот с пылающими глазами – Нив и Король Кошек.
– Иди-иди, дурень, – проворчала Нив, положив ей руку на одно плечо. – Ужо я-то её не оставлю, сколько б железа вокруг ни рыскало. Я, как-никак, полукровка, авось и сдюжу.
Кот подпрыгнул, извернувшись в воздухе, и обернулся мальчишкой четырнадцати лет, вихрастым и синеглазым.
– Ступай, куда должно, – сказал он важно. – Уж я свою подругу не покину. Мой теперь черёд о ней заботиться.
Киллиан потёр глаза – яростно, пока саднить не начало – и бросился опрометью по тропинке, не оглядываясь, ибо знал: если он хоть раз обернётся и увидит, как плачет Фэй, то не сможет сделать больше ни шагу. А в небе схлёстывались потоки света всех оттенков, которые только бывают, и ветер гнул траву к земле, а издали доносился тоскливый напев.
«Быстрей, быстрей, – билось в висках. – Скоро уж Белтайн. Взойдёт луна, откроются холмы – вот и срок истечёт».
Тропинка становилась более широкой, торной и вывела к источнику. Он был сделан в виде трёх чаш. Вода перетекала из верхней чаши в среднюю и звенела, дробясь, нижняя же оставалась спокойной, и там отражались звёзды и два полумесяца, повёрнутых остриями друг от друга. Справа и слева от источника высились два камня. На одном лежал стебель тимьяна, а на другом – лист клевера о четырёх лепестках.
– Вот, значит, ключи, – произнёс Киллиан – и взял и то, и другое.
И тотчас же очутился снова в доме у Морин. Свечи уже погасли – все, кроме одной, которую она держала в руках, и от той остался лишь огарок. За окнами светлело.
– Что сделано, то сделано, – сказала колдунья, словно угадав, что творилось у него в душе. – Теперь уже не жалей. Садись верхом на келпи, она тебя мигом домчит к старому тису над омутом, там-то ты и найдёшь Айвора. И спаси его, если сумеешь, – добавила она едва слышно. – Я всё, что в моих силах, уже сделала – больше ничего не могу. И прощай!
Киллиан только поклонился ей с благодарностью – слова с языка не шли – и вышел за порог. Нив там так и ждала в облике чудовищной лошади и, увидев его, сразу опустилась, словно приглашая всадника. Стоило только ему сесть, сжать коленями бока и взяться за гриву – келпи одним прыжком взвилась прямо в небо и понеслась по облакам. Сизым, лиловым, розовым, золотистым… Они проплывали мимо влажные и трепещущие, точно клочья морской пены, и рубашка постепенно отсыревала, начинала липнуть к телу. От огненной гривы Нив исходил жар, а копыта высекали искры из незримой дороги. Солнце, которое сперва стелилось по горизонту, взбиралось выше и выше, а затем начало опускаться, и всё вокруг стало окрашиваться в багровые и бронзовые оттенки.
«Если б тут были часы, – промелькнула мысль, – то сейчас их стрелки вертелись бы вдесятеро быстрее».
Тимьян и клевер в стиснутом кулаке не увядали, а словно бы разрастались – вместо одной былинки делалось две, затем три, четыре… Стебли обвивали запястье, точно живые, и чудилось в них биение пульса – то сильней, то слабее.
«Мало осталось времени, совсем мало».
Наконец, когда свет померк, облака расступились. Показалась внизу лента Бойла. На берегу люди плясали, жгли костры и бродили у майского шеста, изукрашенного лентами и цветами. Огромная белая луна едва-едва приподнялась над горизонтом и тянулась холодными лучами к холмам.
Нив опустилась у омута и склонилась, помогая Киллиану слезть. Он с трудом сполз на землю по скользкому лошадиному боку; голова кружилась, но сердце стучало ровно и спокойно.
– Вот и всё, – фыркнула келпи-полукровка прямо в ухо. – Я вернусь домой. Негоже Фэй одну оставлять.
Киллиан погладил её по бархатной шее и прижался лбом к белой звёздочке на лбу.
– Обними Фэй за меня, – попросил он шёпотом. – И прощай, Нив.
Келпи отскочила, взбила землю копытами – и вспрыгнула прямо на небо. Киллиан остался один. Некоторое время он вслушивался в песни на берегу, вдыхал запах костров и ночного луга, а затем обернулся к тису.
Конечно, Айвор был там, у корней.
Кто бы сейчас узнал в нём прежнего щёголя и кутилу! Волосы, прежде похожие на чёрный шёлк, запутались и потускнели, богатые одежды истрепались. Он напоминал теперь не то тень в воде, не то дым в лунном свете: приглядись – и увидишь сквозь него и сырую почву, и камни, и едва примятую траву.
– Столько веков ты прожил, – произнёс Киллиан, чувствуя и нежность, и боль, и странное умиротворение: всё-таки успел. – А ни ума, ни гордости не нажил. Вот и правильно – что бы мы делали, умные и гордые?
Он легко поднял Айвора на руки – тот весил не больше жаворонка, словно и впрямь вот-вот мог развеяться туманом – и направился к холму. И стоило приблизиться, как холм раскололся, и из расщелины забил свет. В сказках говорилось, что в королевстве фейри вечно льётся музыка – сладкоголосые арфы, флейты, лиры соревнуются между собою, но его приветствовала лишь тишина. Однако многие из волшебного народа с самых первых шагов под холмом встречали его, словно давным-давно ждали: в безмолвии проходил Киллиан между ними, ощущая на себе тысячи взглядов. Мимо дворцов, мимо святилищ, мимо лугов, где бродили прекрасные скакуны, и озёр, где на волнах покачивались ладьи – дальше и дальше.
Путь его окончился в прекрасном месте, похожем на храм, только вместо колонн высились древние тисовые деревья, а вместо купола раскинулось ночное небо. Здесь на поваленном стволе сидела белая госпожа в паутинном плаще и наигрывала на арфе; единственная из всех фейри она радовалась и не скрывала этого.
– Вот и ты пришёл, мой новый меньший брат, возлюбленный брат! – пропела она и улыбнулась. Багряные и золотые пряди змеились вокруг её лица, точно танцевали. – Оставь нашего глупого старшего брата здесь, – указала она на ложе, выстланное мхом. – Пускай он отдохнёт. А сам садись подле меня и выпей вина: ты прошёл долгой и трудной дорогой, но нынче всё позади.
Киллиан шагнул к ней и внезапно понял, что его облачение переменилось: синие шелка, серебряные шелка, высокие сапоги до колена и лёгкий плащ, пошитый из самых тёмных глубин омута. Айвор изменился тоже: грудная клетка его начала подниматься и опускаться, как в спокойном сне, на скулах проступил румянец.
Принимая кубок из рук белой госпожи, Киллиан вновь обернулся к компаньону.
– Айвор будет жить?
У изголовья ложа прорастал молодой тисовый побег, и вскоре на нём появилась первая алая ягода.
– Будет, – со светлой улыбкой отвечала белая госпожа. – Как будем и мы. Когда придёт пора, мы сокроемся, и вернётся жемчуг на дно морское, тень – к ночи, а серебро – к луне. Но двери не захлопнутся, а прикроются, и в должный миг начнут отворяться вновь. Многие из нас уйдут, но многие и останутся с людьми, и одни будут защищать других, и оттого родятся новые чудеса… А до тех пор брат наш уснёт.