И не может он стоять тут и сомневаться вечно. Хет поднял глаза и сказал:

— Останец на равнине Солончаков.

Впервые Констанс заколебался. Глядя прямо в глаза Хету, он прошептал:

— Но ведь я там был. И не ощутил ничего. Ты уверен?

— Я уверен. — И это было единственное, в чем он был действительно уверен.

— Хорошо.

Наступила пауза, и Хет ждал, понимая, что последний жребий брошен и теперь ему уже ничто не поможет. Затем Констанс позвал:

— Эсторим!

Молодой Хранитель, тот самый, что стоял позади патрициев, когда они выходили, ступил вперед. Хет даже не вспомнил, что он тоже был в комнате.

— Эсторим, — повторил Констанс. — Проводи нашего гостя.

Илин снились сны. В своих грезах она видела себя лежащей на полу в центральном зале Останца с полузакрытыми глазами и с такими отяжелевшими членами, что она не могла даже пошевелиться. Была ночь, где-то горел огонь. Она слышала его, обоняла его, хотя он был так далеко, что жар костра никак не ощущался. Пол казался шершавым от песка, он царапал ей щеку; на стенах плясали тени. Хотя круг зрения Илин был ограничен, она знала (тем знанием, которое приходит во сне), что это Останец на равнине Солончаков, тот самый, куда она ездила вместе с Хетом. Но во сне Илин видела вовсе не то время, которое она провела здесь тогда. Все было какое-то иное.

Сейчас на ее чувства Хранителя Останец производил совсем иное впечатление. Теперь он не был голым, пустым и выжидающим. Что-то пришло откуда-то и поселилось в нем.

Другой странной особенностью было то, что Илин могла слышать… или почти слышать… голоса. Тихие, музыкальные голоса, вроде флейт и свирелей, говорящие друг с другом. Иногда один голос, иногда несколько, иногда сотни. Илин не удавалось разобрать слова, ибо их заглушал один басовитый громкий голос. Этот одинокий голос выводил одну и ту же ноту и казался таким огромным, как пустыня и необъятное небо над ней, вместе взятые. Именно он-то и мешал Илин разобрать то, о чем пытались ей поведать другие голоса. А она знала — знанием, которое приходит к тем кто спит, — что этот одинокий голос — голос самого Останца, а возможно, и всех других Останцов. И еще знала Илин, что, если этот голос собьется и она услышит то, что говорят ей другие голоса, обязательно случится нечто ужасное. И еще она знала: эти голоса исходят из того места, где сконцентрирована огромная Сила, из того места, куда ты посылаешь себя, чтобы увидеть внутренность замков, будущее, чужие мысли… И что все это происходит не в умах тренированных Хранителей, как думают они, а совсем-совсем в другом месте.

А именно там, где возможно все. «Как это заманчиво», — шепнула Илин, и как только мысль стала словом на ее губах, она поняла: это не сон. И тут голос сбился.

Илин села прямо, закрыв уши ладонями, из ее горла вырвался крик. Но крик тут же перешел в приступ кашля — горло оказалось пересохшим.

К тому времени, когда Илин вернула себе способность дышать, все голоса исчезли. Девушка тупо оглядела зал Останца, стараясь понять, как она здесь оказалась. Была ночь, и где-то горел маленький костерок, но не в том углубления в полу, как это бывало раньше, а ближе ко входу, ведущему на пандус. Неподалеку от костра валялись дорожные сумы и стоял глиняный кувшин с водой. Блок, закрывавший вход, был опущен и надежно отгораживал зал от Пекла.

Илин не имела представления о том, сколько она пробыла без сознания; тело ее было налито свинцовой тяжестью, а глотка горела так, будто была заткнута шершавым кляпом. Илин плашмя уронила руки на пыльные плиты пола. Он показался ей утешительно теплым и прочным. Она подумала: он реален. А все остальное, должно быть, было сном. Все, что она могла слышать, было лишь иллюзиями, рожденными безмолвием этого уединенного места.

Она закрыла глаза и сделала попытку распространить свои чувства за привычные им пределы. Где-то в дальней дали, как будто отделенной от нее глубочайшим ущельем, тяжелый бас тянул одну и ту же ноту.

Илин вздрогнула, снова оглядела зал, убеждая себя, что она тут одна. Все казалось реальным, но ее сонный мозг мог слышать этот голос куда яснее, чем пробудившийся. Теперь, когда она знала, к чему следует прислушиваться, она могла различить даже эхо басового голоса — где-то на самой границе восприятия. Все это могло означать лишь одно — другие голоса тоже реальны, но сейчас она не в состоянии их уловить. Почему-то это ее очень радовало.

Илин сделала попытку встать, но на это требовалось больше сил, чем те, которыми она обладала. Встав на ноги, она зашаталась, как будто каменный пол Останца вздыбился под ней. В голове что-то стучало в том же ритме, что и колотившееся сердце. Она наморщила лоб, ощупала затылок, ожидая обнаружить там шишку или запекшуюся кровь. Ничего такого там не оказалось, хотя по ощущению должно было быть. «Отравление?» — подумала она. В это верилось с трудом.

Тогда Илин заковыляла к огню, и с огромным трудом ей все же удалось добраться до дорожных сумок, но тут колени ее подогнулись. Она вынула затычку из кувшина с странно влияющим на ее внутреннее состояние. Возможно, именно поэтому ей так легко удалось дотянуться до той другой области сознания, откуда неслись остальные голоса. Эта мысль вряд ли была способна успокоить Илин. Она знала, что Риатен пересекает зал и останавливается за ее спиной.

— Что оно делает? — спросила Илин. В каком-то смысле ей все еще казалось, что она спит, и она задала этот вопрос вне связи с появлением Риатена.

— То самое, для чего предназначен, — ответил Риатен. Он говорил совершенно спокойно, будто они сидели в одном из живописных садиков его дома, обсуждая тонкости, связанные с Силой. — Существует учение, считающее магические машины родственными обычным машинам, вроде паровых или часовых механизмов. О, некоторые из них действительно таковы, я полагаю. Но эта машина куда более сложна. Она сделана с расчетом на то, что будет работать в продолжение колоссального отрезка времени, работать без ремонта, выдерживая пожары, обвалы и другие катастрофы. В самом камне нет ничего особенного, кроме некоего орнамента, который содержит самые могучие заклинания древних магов.

Илин оперлась о край углубления в полу и соскользнула вниз к скамейке, а затем опустилась на пол. Стоя на коленях, она ощупала руками весь блок. Он вошел в квадратную дыру, не оставив ни малейших зазоров. Ей не удалось всунуть даже мизинца между блоком и плитами пола, а сам камень был так тяжел, что вытащить его она не смогла бы никакими силами.

«Вытащить?» — удивилась она. А почему, собственно, она так уверена, что его необходимо вытащить из этой дыры в полу? Ей показалось, что ее сердце готово остановиться. Сам Останец подсказывал ей это в том невнятном послании, которое было заключено в его песне.

Возможно, ему переданы желания магов, но вполне вероятно, что он и сам был наделен способностью жить и чувствовать. Она через плечо оглянулась на Риатена.

— Он жаждет, чтобы ты вынул этот блок. Разве ты не слышишь, что он говорит?