Я с волнением ждал, когда же мы с Сюзанной Кларк познакомимся лично. И вот, наконец, я впервые встретился с ней, а заодно повидался и с Колином Гринлэндом, – тот, со своей стороны, вскоре после знакомства убедил Сюзанну ответить согласием… «entertain his suit» – как странно выглядит это выражение на письме[106]! Не зная всей подоплеки, можно подумать, будто Колин разделся и оставил Сюзанне свою одежду, чтобы она (Сюзанна) развлекала ее (одежду) кукольными представлениями. К счастью, нет. Они с Колином просто стали любовниками и партнерами.

По ее текстам (а мисс Кларк продолжала присылать мне свои новые рассказы по мере написания, в среднем по одному в год, и каждый раз при этом уведомляла, что роман все еще не готов) у меня сложилось впечатление, что Сюзанна окажется эдакой феечкой, возможно даже немного отставшей от своего времени. Но меня ожидал приятный сюрприз: я увидел перед собой бойкую, энергичную женщину, улыбчивую и остроумную, любящую поговорить о книгах и писателях. Особенно меня порадовало, как хорошо она понимала высокую и низкую культуру и как легко переходила от одной к другой, рассматривая их (на мой взгляд, совершенно правильно) не как противоположности, которые надлежит примирить друг с другом, а как различные способы обращения с одними и теми же идеями.

На протяжении следующих десяти лет всякий раз, когда меня спрашивали, кто мои любимые писатели, я неизменно включал в список Сюзанну Кларк, поясняя, что пока она написала лишь несколько рассказов, но каждый из них – шедевр, и что она работает над романом, о котором в один прекрасный день услышат все. Под «всеми» я, конечно, подразумевал лишь немногих, но это были те немногие, с которыми стоит считаться. Я предполагал, что для массового читателя книга Сюзанны Кларк окажется слишком изысканной, слишком необычной и странной.

В феврале 2004 года, к моему смятению и восторгу, по почте пришел сигнальный экземпляр «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла». Роман был закончен. Мы с дочерьми отправились на Каймановы острова, и пока девочки развлекались и плавали в море, я пребывал за сотни лет и тысячи миль от нашего пляжа, в Йорке и Лондоне эпохи Регентства, а затем и в Италии, погрузившись с головой в чистейшее удовольствие, блуждая между слов и стоящих за ними вещей. И так продолжалось, пока все тропы и закоулки этой истории – со всеми ее примечаниями и отточенными фразами – не слились в одну широкую дорогу, и она унесла меня за собой. Семьсот восемьдесят две страницы – и каждая из них дарила мне беспримесную радость, а когда, наконец, книга закончилась, я понял, что прямо сейчас могу вернуться к началу, а значит, меня ждут еще семьсот восемьдесят две страницы не меньшего удовольствия. Мне понравилось все – и то, что было сказано, и то, что осталось несказанным. Мне понравился и брюзгливый Норрелл, и Стрендж – куда менее легкомысленный, чем кажется на первый взгляд, и Джон Аскгласс, Король-Ворон, которого нет в названии книги (если только он не прячется где-нибудь между букв), но дух которого чувствуется в каждой ее строке. Мне понравились и второстепенные персонажи, и примечания, и рассказчик – а рассказчик в этой книге не столько сама Сюзанна Кларк, сколько еще один персонаж, живущий скорее в эпоху Норрелла, чем в наши дни.

Я поделился впечатлениями об этой книге в своем интернет-журнале и написал издателю Сюзанны, что это, на мой взгляд, самый лучший образец английского фэнтези за последние семьдесят лет. (Единственная книга, которую я мог бы поставить в сравнение с романом Кларк, – это «Луд-Туманный» Хоуп Миррлиз. Некоторые спрашивают: «А как же Толкин?» Я отвечаю, что «Властелина колец» я про себя классифицирую не как «английское фэнтези», а как «высокое фэнтези».) «Джонатан Норрелл и мистер Стрендж» – это роман о примирении обыденного и чудесного, в котором мир эльфов и мир людей не настолько чужды другу другу, как кажется, – просто это разные способы обращения с одним и тем же предметом.

В своих предположениях о том, насколько прекрасной получится эта книга и как она понравится читателям, я оказался прав. Ошибся я только в одном: я думал, что «Джонатан Норрелл и мистер Стрендж» станет книгой для немногих избранных, для небольшой горстки ценителей, – но затронет их сердца очень глубоко; и, встречаясь друг с другом, они будут говорить об Арабелле, о Стивене Блэке, Чилдермасе или о Джентльмене-с-волосами-как-пух-чертополоха как о своих старых приятелях, и так между незнакомцами будут завязываться узы дружбы. Пожалуй, так оно и вышло… с одной лишь оговоркой: ценителей набралась не крошечная горстка, а целая армия – как та, которой командовал Веллингтона, или даже больше. Роман Сюзанны Кларк оказался одной из тех редких, прекрасных и удивительных книг, которые нашли себе читателей во всем мире и были должным образом увенчаны лаврами, вознаграждены, воспеты и признаны.

И на этой радостной ноте наше предисловие подходит к концу.

Но в порядке постскриптума я хочу с удовольствием заметить, что мисс Кларк остается все той же бойкой, энергичной и остроумной женщиной, с которой я познакомился больше десяти лет тому назад, и успех ее ничуть не испортил. Волосы ее с тех пор стали совершенно белоснежными, но даже поседела она так элегантно и стильно, что на оборотах обложек ее фото теперь выглядит еще внушительнее. Колин Гринлэнд, со своей стороны, растерял былую эльфийскость, но приобрел ярко выраженную волшебниковость. Теперь он выглядит теперь так, словно только и дожидается подходящего отряда хоббитов, чтобы отправить их навстречу приключениям. Правда, пиратский блеск в его глазах никуда не делся, и будь я одним из тех хоббитов, а не просто бумагомаракой, я бы поостерегся.

Это мое предисловие к роману Сюзанны Кларк «Джонатан Норрелл и мистер Стрендж» (2009).

О картине Ричарда Дадда «Мастерский замах сказочного дровосека»

Сейчас, когда я пишу эти строки, большая часть прерафаэлитской коллекции галереи Тейт отправилась на выставку в Вашингтон, а то, что осталось, перемещено в так называемый Викторианский зал. Как мне сообщили, когда экспонаты вернутся, галерея будет реорганизована хронологически, а не по принадлежности к художественным школам, как было раньше. И в этом, по-моему, есть свой резон.

Мы с фотографом пришли в галерею Тейт, чтобы сделать снимок картины, о которой я собираюсь здесь рассказать. И вот мы стоим перед ней в пустом зале – сейчас раннее утро, и посетителей совсем мало. Я рассказываю фотографу историю картины и художника – и понемногу закипаю от раздражения: на стекле, прикрывающем картину, в правом верхнем углу, какое-то грязное пятно, которое меня просто бесит. Наконец, я не выдерживаю, достаю тряпочку для протирки компьютерного экрана и оттираю это пятно начисто. Никто не бежит меня арестовывать, и это хорошо. В зале по-прежнему пусто, и можно насмотреться на картину вдоволь, но когда фотограф, наконец, увлекает меня за собой в другие залы, я понимаю, что так и не насмотрелся.

Маленькая табличка рядом с картиной сообщает: «Передана в дар Зигфридом Сассуном в память о его друге и однополчанине Джулиане Дадде, внучатом племяннике художнике, и о двух его братьях, отдавших жизнь на фронтах Первой Мировой войны. Хранится в коллекции Тейт с 1963 года».