— Но, как любые экстремисты, они могут причинить колоссальный ущерб, не так ли?

— Совершенно верно. — Браво допил ракию. — Что интересовало моего отца в вашем мире?

Калиф улыбнулся.

— Настроения мусульман-фундаменталистов, экстремистов, их планы и скрытая деятельность. По просьбе Декстера я постоянно отслеживал ситуацию.

— Вы знаете, зачем ему было это нужно?

— Я никогда не спрашивал, — ответил он. — Задавать людям лишние вопросы при моем роде занятий совершенно ни к чему.

— Возможно, у вас хотя бы есть какие-то предположения…

— Время самое подходящее для обеда. Сделаем заказ?

Браво попросил Калифа выбрать блюда по своему усмотрению, что, казалось, доставило тому еще большее удовольствие.

— Тебе понравится местная кухня. Все, что только можно вытащить из моря, и все наисвежайшее. — Когда официант ушел, Калиф, улыбаясь, снова наполнил стопки. Блеснули, словно крошечные остро отточенные сабли, золотые коронки. — Предположения — опасная вещь, Браво. И все же я расскажу тебе о том, что, как мне кажется, заботило твоего отца.

Америка и ислам. Две противостоящие религиозные твердыни, два оплота агрессивно настроенных поборников фундаментализма, мечтающих лишь о том, чтобы стереть иноверцев с лица земли. — Калиф обвел глазами окрестности. — Этот город, хотя он и сильно изменился за прошедшие века… Когда-то он представлял неизмеримую ценность и для Востока, и для Запада, и для христиан, и для мусульман. Трапезунд был центром торговли, а торговля означает богатство. Богатство, как и религия, порождает войны. Здесь, на потерявших былое величие улицах Трапезунда, Восток и Запад до сих пор сражаются между собой за превосходство. Твой отец, я думаю, предвидел начало новой религиозной войны, — можно сказать, последнего Крестового похода, — и готов был делать все, что было в его силах, чтобы предотвратить наступление хаоса.

— Вот зачем он хотел стать великим магистром…

— …Чтобы благоразумно использовать могущество ордена, тайны из его сокровищницы, — да, мне известно о существовании сокровищницы, хотя я имею весьма отдаленное представление о ее содержимом. Знаю лишь, что в этих тайнах заключена огромная власть. Великий магистр, управляющий советом ордена, должен быть особенным человеком…

— Среди членов Haute Cour, в самом сердце ордена, таился предатель. Воображаю, как он старался расстроить планы отца…

— Да, думаю, обстоятельства складывались не в пользу Декстера.

— Я нашел предателя, — сказал Браво. — Когда был в Венеции. Это Паоло Цорци.

— Цорци?! Но… это просто неслыханно. — Калиф покачал головой в горестном изумлении. — Я знаком с Цорци, и он мне всегда нравился, как и твоему отцу. Я был уверен, что он искренне предан ордену.

— Что ж, значит, он хорошо притворялся, пока был жив…

— Пока был жив?!

— Да. Дядя Тони… Энтони Рюль… застрелил его, прежде чем сам был убит вторым предателем, одним из стражей Цорци… женщиной, Дженни Логан.

— Боже мой, несчастья множатся на глазах. — Калиф потер подбородок. — Искренне соболезную, Браво, тебе пришлось пережить череду таких ужасных потрясений. — Он поднял полную стопку. — За ушедших друзей…

Они отпили по большому глотку обжигающего напитка.

— …И за то, чтобы геенна разверзлась под ногами врагов!

На этот раз они, чокнувшись, осушили стопки до дна.

Принесли обед — настоящее пиршество, семь или около того блюд, и Браво с Калифом приступили к еде. Затяжной дождь из ливня превратился в легкую морось; тускло блестели мокрый бетон и черепица на крышах угрюмых, потемневших домов. Зажглись фонари, выхватывая туманные круги из влажного, парящего сумрака. Резкий, как местный табак, свет падал на сутулые спины рабочих, устало бредущих через мосты над ущельями. «Наташи» давно ушли; наверное, уже трудились вовсю, соблазняя забредших на их территорию туристов. Крошечные капли дождя, словно ледяные крупинки, с тихим, вкрадчивым шуршанием стучали по мостовой. Над городом висело низкое, хмурое небо темно-синего с черным отливом цвета, как болезненный двухдневный кровоподтек.

Браво долго молчал, погрузившись в размышления, и наконец обратился к Калифу:

— Только теперь я понимаю, как тяжело приходилось отцу. Он сражался с рыцарями — и с членами собственного ордена…

Калиф кивнул.

— Твой отец обладал способностью предвидеть события, это несомненно. Этим он напоминал мне фра Леони — последнего великого магистра ордена. Однако Декстеру, в определенном смысле, не хватало… как бы выразиться получше? Жесткости. Непреклонности… Я не хочу обидеть его память этими словами, я любил Декстера как родного брата, но его талант заключался в другом. Он видел будущее, и гениально умел направлять события в нужное русло, но не был борцом, не был воином, способным стать великим магистром. И еще… поддержку нужно искать у рядовых членов ордена, в низших эшелонах. — Глаза Калифа блеснули. — Преемник Декстера должен запомнить этот урок.

Браво отложил вилку.

— Вы имеете в виду меня?

Калиф развел руками.

— А кого же еще? Ты его сын, Декстер готовил тебя к этому с раннего детства.

— Мне уже говорили это…

— Конечно, тебе все объяснили, когда ты узнал о существовании ордена. Но задавался ли ты вопросом, почему Декстер выбрал именно тебя? Не оттого же, что ты его сын. Нет, это было бы совершенно не в его духе. Он слишком дорожил судьбой ордена, которому посвятил всю свою жизнь, чтобы сделать хоть один опрометчивый шаг. Декстер выбрал тебя, Браво, потому что знал. Он видел твое будущее, как, я уверен, и свою гибель. Это твое наследство. Браво. Наследство, перешедшее из рук отца в руки сына… Чувствуешь ли ты это? Я — чувствую. — Калиф стукнул себя в грудь кулаком. — Вот здесь.

— Если отец был, как это говорится… ясновидящим, почему он так и не разоблачил предателя?

Калиф склонил голову набок.

— Слышу скепсис в твоем голосе. Браво. Огорчительно, что тебе не хватает веры. Ты думаешь, что дар предвидения, как карманный фонарик, можно включать и выключать по собственному разумению? Что за детское представление о вещах? Твой отец, знаешь ли, не был супергероем из комиксов! Но он обладал необъяснимой, удивительной способностью, и бесполезно оспаривать или пытаться анализировать ее. Чем больше ты об этом думаешь, тем загадочнее и непостижимее становится истина. — Он пожал плечами. — Я не могу заставить тебя верить. Ты должен прийти к этому сам.

Повисло молчание. Калиф снова принялся за своего жареного осьминога. Браво, у которого пропал аппетит, отвернувшись, смотрел на город. Ярко освещенные здания, облепившие края ущелий, напоминали незаживающие шрамы. А ниже — ниже распростерлась темная бездна. Ущелья казались бездонными, уходящими к центру земли. По мостам двигались непрерывные потоки людей. Браво увидел стайку женщин, молодых, симпатичных; возможно, очередные девицы легкого поведения, ненадолго вышедшие развеяться. Мимо прошли старик с маленьким мальчиком; тяжелая, широкая рука деда лежала на узком детском плече. Мальчик поднял глаза и о чем-то спросил; морщинистое лицо старика осветила чудная улыбка, омолодившая его лет на двадцать.