– Есть успех, – говорю я, – и есть поражение. А пространство между ними – для тех, кто слишком слаб, чтобы жить. Верность долгу – вплоть до смерти.

Солдаты отвечают мне приветственными криками, и мы формируем боевой порядок. Стена щитов, за ними копья и мечи. У наших лучников почти иссяк запас стрел, но что-то еще осталось. Гул приближающейся армии надвигается из долины – карконы поднимаются к нам. Кровь моя поет во мне песню отчаянного боя, я выхватываю свой молот и хохочу.

– Давайте, идите ко мне, ублюдки! Я вас жду!

Гул перерастает в вой. Это вой тысяч глоток, безумной орды, которая жаждет только нашей крови. Она жаждет уничтожить все, что осталось от нашего народа. За своей спиной, в ущелье, я слышу крики ужаса наших беглецов.

Ну что же, думаю я, вот и пришел час показать врагу, из чего сделаны меченосцы.

* * *

Где-то через час карконы уничтожают примерно половину нашего отряда. Мир превратился в кровавое месиво, в нем нет ничего, кроме боли и жестокости. И все же мы сражаемся, в то время как беглецы из города изо всех сил торопятся к пещерам.

Скорее, мысленно подгоняю я их. Ради всего святого, торопитесь, торопитесь! Мы ожидаем вожделенного сигнала, белого дыма от пещер, сдерживая карконов из последних сил. Враг прибывает волна за волной. От пяти сотен наших воинов остается уже четыреста. Двести. Пятьдесят человек… Дыма все нет.

Ущелье слишком широко, чтобы мы могли и дальше его удерживать. Оно завалено трупами, но карконы без труда карабкаются по грудам мертвых тел, будто это обычные холмы, а не трупы их сородичей.

Из города слышится адский звук. Для меня он даже хуже, чем тишина Блэклифа после Третьего Испытания, хуже, чем стоны пытаемых узников Кауфа. Потому что это крики тех, кого я оставила на растерзание захватчикам. Мой народ отдан волкам.

Мы не можем отступить. На Паломнической дороге еще сотни беглецов, десятки выходят наружу из туннелей. Продержаться еще немного. Еще совсем чуть-чуть.

Но больше времени у нас нет. По левую руку от меня от ран падает еще двое моих людей, пронзенных карконскими стрелами. Рука моя едва удерживает молот, скользкий от крови, покрывающей меня с ног до головы. Прибывают новые полчища врагов. Со столькими мне не справиться. Я зову на помощь, но слышу единственный ответ – боевые кличи варваров.

В этот миг я и понимаю, что осталась одна. Все мои люди мертвы. Больше некому прикрыть меня в битве.

Новые и новые карконы карабкаются через груды трупов. Небеса, их что, бесчисленное множество? Их поток когда-нибудь иссякнет?

Не иссякнет, понимаю я. Они никогда не сдадутся. Я хочу визжать, рыдать в голос, убивать и убивать. Они неминуемо пройдут сквозь ущелье. Неминуемо нападут на беглецов и порвут их, как шакалы – раненых кроликов.

Я смотрю на небеса, ища белого дыма – пожалуйста, пожалуйста! И тут мое плечо пронзает острая боль. Я пораженно смотрю на стрелу, вошедшую в мою плоть. Я отбиваю следующую стрелу, летящую в меня, но вокруг слишком много лучников.

Это все не настоящее. Не может происходить на самом деле. Моя сестра – там, наверху, она несет на руках надежду Империи. Что, если она еще не добралась до пещер?

При мысли о ней, о маленьком Закариасе, о двух других детях – девочках, которые хвастали мне, что будут биться с карконами, – я собираю последние остатки своих сил. Я превращаюсь в демона из кошмаров, которые снятся варварам. Сереброликий, покрытый кровью дьявол из преисподней стоит у них на пути и не даст им пройти.

Я убиваю снова и снова. Но я все же человек, а не бессмертное творение. Я всего лишь плоть и кровь, и у меня есть свой предел.

Пожалуйста. Пожалуйста. Дай мне время. Еще немного времени.

Но времени не остается. Время истекло.

Однажды – очень скоро – тебя ожидает испытание, дитя. Все, что ты любишь, сгорит в огне. В этот день у тебя не останется друзей, союзников и товарищей по оружию. Единственным оружием станет твое доверие мне.

Я падаю на колени и плачу, умоляю.

– Помоги мне, – молю я. – Прошу тебя. Прошу тебя! Помоги…

Но как он может мне помочь, если он не слышит меня? Что он может сделать, находясь далеко отсюда?

– Кровавый Сорокопут.

Я разворачиваюсь и вижу за спиной Князя Тьмы. Он поднимает руку, делает резкий жест – и карконы замирают, остановленные великой магией джинна. Он бесстрастно озирает картину страшной резни. А потом смотрит на меня, но ничего не говорит.

– Чего бы ты ни хотел от меня, возьми это, – выдыхаю я. – Только спаси их… умоляю…

– Мне нужна частица твоей души, Сорокопут.

– Ты… – я мотаю головой, не в силах его понять. – Возьми мою жизнь, конечно. Если такова цена…

– Мне не нужна твоя жизнь. Мне нужна частица твоей души.

Я пытаюсь лихорадочно размышлять.

– Я не… не понимаю… не знаю, как…

И тут ко мне приходит осознание. Воспоминание, вспышка среди темноты. Голос Квина, когда я протягиваю ему маску Элиаса.

«Они ведь часть нас, ну, ты знаешь. Мы становимся истинными собой, только когда они сливаются с нами. Мой отец постоянно повторял это со дня, как вступил в ряды Масок: маска – это личность солдата, без маски часть твоей души оставляет тебя, и восстановить это невозможно».

Часть твоей души.

– Это же просто маска, – говорю я. – Это не…

– Сами Пророки поместили в серебро твоей маски последнюю частицу давно утраченного оружия, – говорит Князь Тьмы. – Я знал это со дня, когда ты получила свою маску. Вся твоя жизнь, все, во что они тебя втянули и чем ты стала – все это было ради сегодняшнего дня, Кровавый Сорокопут.

– Я не понимаю.

– Твоя любовь к народу течет глубоко в твоей крови. Она была взращена за годы, проведенные в Блэклифе. Потом она росла при виде страданий людей в Навиуме. И когда ты исцеляла детей в госпитале, а потом и свою сестру, напитывала этой любовью племянника в ее чреве. Она росла, когда ты видела стойкость твоего народа перед лицом врага. Она пропитала твою душу насквозь, когда ты сражалась за них на стенах Антиума. А теперь она достигла высшей точки. Ты пожертвовала собой за народ!

– Тогда забирай мою маску вместе с головой, потому что она не снимается, – говорю я, и слезы текут по моему лицу. – Это часть меня, живая часть моего тела. Она давно вросла мне в кожу!

– Такова моя цена, – отвечает Князь Тьмы. – Я не могу забрать у тебя маску. Не могу угрожать тебе и вынуждать тебя отдать ее мне. Ты сама должна отдать мне маску с любовью в сердце.

Я оглядываюсь через плечо на Паломническую Дорогу. Сотни путников поднимаются по ней к пещерам, и я знаю, что еще сотни не успели выйти из туннелей. Мы уже потеряли многих и не можем позволить себе потерять еще больше.