— Да, Брюс. Если ничего срочного, то все разговоры потом, — расстроена, что ее отвлекли по пустякам от сладкого. — Ты меня отвлекаешь.

Брюс молчит долго, только сопит и громко дышит.

— Брюс, что случилось? — Анна подходит к окну. Фонари уже погасли и город погрузился в пыльный серый туман.

— Анна, Анна, — дрожит голос.

— Ну же, Брюс, говори… — злится.

— Сергей. На Сергея совершили покушение. Он в реанимации, и врачи отказываются со мной разговаривать. Я звонил, а там…

— Откуда информация? — голос не меняется, а в груди уже дыра растет со страшной силой.

— Мне позвонили с фирмы. Да и в новостях только об этом и говорят, — гремит, как приговор, голос Брюса.

— Кто? — Анна прислонилась к окну, смотрит вниз с высоты своего пентхауса. Чувствует, что летит, долго летит, каждый вздох как последний. Царапает холодное стекло, хочет вырваться из плена плоти. Сама разрывает себе сердце и кровавыми руками сползает медленно по стеклу. Не будет жить в мире, где нет ее котенка.

— Анна, что случилось? — подает встревоженный голос Нунг. — Развяжи меня.

Женщина не реагирует на голос забытого мальчишки, слезы собираются в уголках глаз, но с неимоверным усилием тут же пересыхают. Он жив — приказывает себе верить. Она не имеет право плакать. Никто не увидит ее в таком виде. Женщина собирается, встает. Брюс, что-то еще кричит в трубку, но Анна его уже не слышит. Женщина кладет телефон на подоконник, слышит, как далекий голос исчезает из динамика. На ватных ногах подходит к постели, чувствует, как боль прокалывает ее онемевшие конечности. Она с легкостью отстегивает ремни, выпускает своего пленника. С трудом держится на ногах, смотрит на мягкие подушки видит лицо Сергея, а оно далеко-далеко, где-то за пеленой ее слез.

Нунг нервно снимает повязку, улавливает страх в глазах и вмиг побледневшее лицо.

— Что случилось? — он растирает красные запястья, приподнимается на подушках и прикрывает свою наготу.

— Сергея пытались убить, — сквозь зубы цедит Анна. Не обманывает.

— Да ты что? — притворно драматично.

— Нунг, ты хотел Феррари? — глупый вопрос, но почему-то очень важный именно сейчас.

— Да, — не понимает парень. Он растерян и не понимает реакцию женщины. Она пугает.

— Я распоряжусь. Съездишь с Брюсом в мой салон. Тебе подберут лучшую модель, — говорит Анна и голышом выходит из спальни.

Нунг провожает ее легкой улыбкой и берет свой телефон.

— Я так понимаю, ты очень плохо сделал свою работу? — рычит в трубку парень, когда за Анной захлопывается дверь.

Он все так же лежит на постели, лицо кардинально меняет свое выражение. Ненависть и злоба рождают бурю эмоций. Он ненавидит Сергея с первых же дней, как только узнал о его существовании. Быть всегда вторым в сердце Анны претит его горячей крови. Нунг прощает ей любые мимолетные связи, знает, что она вернется к нему, но не пустит в свое сердце так как, это место только для одного.

— Я стрелял в упор, он точно не выживет, — трясется чужой голос. — Нунг, что мне теперь делать?

— Скройся пока. Если узнают, кто его заказал, нам обоим крышка, так что исчезни, — ругается парень. — И молись, чтобы он сдох.

Нунг отключает телефон. Откидывается на мягкие подушки, решает, как действовать дальше. Потом открывает фотогалерею, начинает разглядывать фото дорогущих машин.

«Хорошо. Все будет хорошо, — думает он, успокаивает себя мыслями о новой тачке. — Я буду вести себя как всегда и подарю ей свою любовь и поддержку. Стану ее номером один, когда эта тварь сдохнет».

Глава 44.

Ночь опускается на больницу. Гудение электрических приборов нарушает тишину. Эдуард с трудом узнает друга. Вся его Вселенная живет в одном человеке, который сейчас лежит тут перед ним в многочисленных трубках и пытается проснуться. Эд присаживается рядом на стул. Двигается тихо, чтобы не напугать пищащие приборы. Тусклый свет маленького ночника оставляет призрачный намек и скрывает двоих от посторонних глаз.

Вначале Эд даже не дышит. Ему кажется, что это неимоверное кощунство в присутствии Сергея. Его смертельно бледное лицо пугает, синие потрескавшиеся губы дрожат. Сильная грудь равномерно поднимается в такт неприятным звукам мониторов. Они отсчитывают каждый его вздох, каждый несмелый удар его сердца. Но все равно парню кажется, что его зверь лишь мирно спит после долгого трудового дня. Эдуард двигает стул так близко, как позволяют ему приборы. Наклоняется к лицу друга. Сколько бы ни смотрел, все равно всегда будет мало. Не дышит, не согревает каменный слой, на котором застыли даже самые маленькие морщинки. Еле уловимое подрагивание ресниц напоминает о теплящейся жизни, слабом огоньке, который старается вырваться из цепких лап тьмы и проснуться. Эд осторожно протягивает руку, скользит шершавыми пальцами по холодному лбу Сергея, на котором выступили мельчайшие капельки испарины. Заботливо убирает такую непослушную черную челку, разглаживает замершую впадину между строгих бровей. Большим пальцем проходит по переносице, очерчивает порезы, зашитые раны. Начинает задыхаться от нахлынувших чувств. Он оттягивает ворот рубашки, отрывает последние пуговицы. Боль тисками сжимает изуродованное сердце, изливается кровавым потоком, заполняет его душу. Парень не в силах держать себя в руках. Эд встает, сердце бьется, ломает и без того сломанные ребра. Он проходит по палате, рычит в голос, хватается за свои отросшие локоны, захлебывается от внезапно накатившей истерики. Эдик делает круг и опять подходит к кровати, хватается за железную боковину.

— Дурак! — издает панический крик. Его голос рвет звук аппаратуры. — Как ты смел не брать трубку!

Эд со всей силы бьет по спинке. Злится на него, на себя, на весь этот гребаный мир. Кровать содрогается под его натиском. Приборы реагируют сразу же.

— Ты безжалостный ублюдок, — не унимается Эд. — Почему ты так со мной поступаешь?

Он еще, еще и еще раз долбит по кровати, сам сжимается от жгучей боли, которая эхом проходит по груди, разрывает внутренние органы. Его стон пролетает по темной палате, не уходит дальше плотно закрытых дверей. Ночь скрывает его слезы.

Чувствительные приборы сходят с ума. Едкий писк приводит Эдуарда в чувства. Он падает на колени у тела друга. Белый халат снежным покровом опадает на пол.

— Прости, прости меня, — шепчет, старается успокоить грубый голос. — Прости меня. Это я во всем виноват. Это я обещал оберегать тебя и не справился, — признает, принимает вину на себя.

Он бережно берет его безжизненную руку, переворачивает ладонью к себе, прислоняется щекой. Огромные зеленые глаза парня наполняются жемчужными слезами. Они собираются в уголках и каплями стекают в ладонь Сергея. Эд прижимается к ней носом, трется небритой щекой, как щенок, верный и