– Одна из куриц приболела. – Маша подошла к окну, привлеченная каким-то движением. По дороге быстро шли бок о бок Альберт с Викой. – Сейчас уже все прошло.

Она солгала по двум причинам. Во-первых, ей нужно было решить, что именно рассказывать Татьяне. Мертвая курица, точно околевшая кобыла, тащила за собой цепь событий, от сгоревшей конюшни до застрелившегося маркиза. Во-вторых, она внезапно почувствовала, что ей нужно срочно заканчивать разговор.

Бутковы остановились напротив ее дома. Маша из глубины комнаты смотрела на них и не слышала, что говорит ей Татьяна. Она думала только о том, заперла ли наружную дверь.

Проще всего было пойти и посмотреть, не отнимая трубки от уха. Но Маша застыла на месте. Их взгляды слепо шарили по окнам. Они не должны были видеть ее, но они, казалось, ее чувствовали. Она боялась тронуться с места. Двинешься – заметят.

– Маша? Ты здесь? Алло! Алло!

– Да-да, я тебя слышу, – очень тихо проговорила Маша, не отрывая взгляда от Альберта. – Таня, мне нужно идти, кажется, курица сбежала…

– Что?

– Вижу ее в окне… По-моему, это наша. Пойду проверить.

Татьяна еще что-то говорила, но Маша медленно опустила руку с зажатым в ней телефоном и отступила назад. Шаг, другой… Она кинулась через кухню к входной двери, запнувшись о сбившийся коврик, и задвинула засов.

Окна, окна! В этом проклятом доме слишком много окон!

Не проверяя, где Бутковы, Маша вытащила из-за шкафа ружье и зарядила. Затем, мягко ступая, пошла в комнату, но в последний момент передумала входить и осторожно выглянула из-за двери.

Они стояли, прижавшись каждый к своему окну, – в точности так же, как рыжеволосая гостья. В первую секунду Маша ужаснулась, не в силах понять, как они дотянулись до них, но потом вспомнила, что перед домом Татьяна установила два крепких чурбана, на которых цвела петуния в горшках.

Когда Маша увидела сплющенное лицо Альберта, у нее отпали последние сомнения. Это был он. Густо накрашенный и в парике.

Бутковы изучили комнату, не заметив Машу. Затем синхронно отошли назад и что-то сказали друг другу. В их движениях была жутковатая слаженность роботов. «А ведь они меня убивать хотят», – отстраненно подумала Маша. Интересно, почему?

Бутковы посовещались. Отступили и быстро пошли по дороге.

Маша набрала Колыванова.

– Валентин Борисович, запритесь дома и не выходите. Спрячьтесь.

– Что? Что случилось?..

– По-моему, Бутковы сошли с ума. – Она ни на секунду в это не верила. – Валентин Борисович, я вас умоляю, пожалуйста, послушайте меня! Даже если это кажется вам глупостью…

Глупость – слишком мягкое слово. Он выйдет им навстречу, улыбаясь этой своей извиняющейся улыбкой, чтобы поделиться: а вы, друзья мои, оказывается, напугали нашу городскую гостью, довели ее, боюсь сказать, до паранойи, ну что же вы так, – и рассмеется, приглашая их посмеяться вместе с ним, и пригласит их войти, и они его убьют.

«Бежать туда с ружьем. Если что, стрелять по ногам». – Она уже всерьез обдумывала план действий.

– Я тебя понял, Мариша, – медленно проговорил Колыванов.

В динамике что-то стукнуло.

– Что? Что вы сказали, Валентин Борисович?

– Я тебя понял.

Он закрыл засов, поняла Маша с невыразимым облегчением. Господи, он закрыл засов, он не выйдет к ним.

– Вон они… – Колыванов понизил голос, хотя слышать его с дороги Бутковы никак не могли. – Нет, не свернули ко мне, идут домой… Ты, Мариша, тоже не выходи пока. Или, если хочешь, беги ко мне. Что тебе там сидеть одной взаперти?

Больше всего Машу поразило, что он не усомнился в ее словах. Колыванов быстро и четко сделал именно то, что она просила: закрылся и затаился.

Это было необъяснимо.

– Валентин Борисович, вы что-то знаете об Альберте и его жене? Что-то, чего вы мне не сказали?

– Что ты имеешь в виду?

Искреннее удивление в его голосе или наигранное?

– Я попозже позвоню, Валентин Борисович.

Ружье она оставила дома. Представив, как идет к Беломестовой с ружьем за спиной, Маша тотчас вспомнила мультяшного Пятачка и отделаться от этой ассоциации уже не смогла.

«Вот так эстетика побеждает здравый смысл».

Деревня будто вымерла. Вокруг стояла духота, словно их всех поместили в стеклянную банку. Когда Маша дошла до поворота на Школьную, закапал мелкий дождик. Тихое бормотание дождя было единственным звуком, нарушавшим тишину, кроме шороха Машиных шагов по песчаной дороге. «Хоть бы сороки дурачились на крыше или вороны…»

Ей вспомнилась Ксения. Куда она бежала со всех ног?

Староста не вышла ее встречать. Маша нажала кнопку звонка на заборе, не дождалась ответа, открыла калитку и поднялась на крыльцо. Постучала. Снова никого.

Маша толкнула дверь и вошла.

– А я вот сижу и думаю, – сказала Беломестова, – ну, позвонит. Ну, постучится. Может, боженька ее отведет от беды. Скажет: ступай, Машутка, домой, никого нет, незачем тебе сюда ломиться… А боженька, видишь, не отвел.

«Ружье бы мне все равно не пригодилось», – очень спокойно подумала Маша. Полина Ильинична держала в руках карабин, дуло смотрело на Машу из темного угла, а над дулом плавало белое лицо Беломестовой, похожее на воздушный шарик, застывший на полпути между полом и потолком.

Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик.

– Можно я присяду? – спросила Маша.

Было не страшно, а дико. Приехать в Таволгу присматривать за курицами, чтобы быть здесь застреленной и закопанной в лесу. Ее никогда не найдут. Собственное тело вдруг показалось ей большим, растущим, разбухающим, как морской еж, заполняющим все пространство комнаты и тем самым лишающим Беломестову возможности выстрелить мимо Маши.

«Я ничего не сказала Сереже. Господи, я ничего не сказала Сереже, он не будет знать, где меня искать».

В эту секунду Маша поняла, что еще одна мысль о муже ее убьет. Заставит впасть в панику, броситься прочь из комнаты или кинуться на Беломестову – не важно: она поведет себя так, что женщина с карабином выстрелит.

В следующий миг Сергей перестал для нее существовать. Машиной сильной стороной всегда было воображение, и его она призвала на помощь. Невидимый для старосты Макар Илюшин вышел из воздуха, встал рядом с Машей, положил руку ей на плечо и усмехнулся. «Забавная ситуация, согласись!»

«Не вижу в ней ничего смешного», – огрызнулась Маша и почувствовала, что губы растягивает ухмылка.

– Это ты чему радуешься? – озадаченно спросила Беломестова.

Духота исчезла. Рядом с Макаром всегда легко дышалось, вот что удивительно. Ну просто человек, вырабатывающий кислород.