Алан предполагает, что Уотерхауз исходит из понятного, но абсолютно ложного допущения. Числа — не шифртекст, а скорее одноразовый шифрблокнот, с помощью которого капитан U-553 должен был кодировать определенные сообщения, слишком секретные, чтобы пускать их по обычным каналам «Энигмы». Эти одноразовые шифрблокноты по какой-то причине составил Руди.

Обычно составление одноразовых шифрблокнотов — такое же примитивное занятие, как и шифрование, работа для писарей, которые выбирают случайные буквы с помощью лототрона или стопки карточек. Однако Алан и Уотерхауз исходят из допущения, что столкнулись с совершенно новым изобретением, возможно, созданным Руди, и шифрблокнот генерируется не случайным образом, а по какому-то математическому алгоритму.

Другими словами, это какие-то вычисления, какая-то формула, которую придумал Руди. Задаешь некий параметр — вероятно, дату, возможно, какие-то другие данные, скажем, произвольную ключевую фразу или число. Проводишь последовательные вычисления и получаешь девятисотзначное число, то есть три тысячи двоичных знаков, что при переводе в код Бодо дает шестьсот букв (достаточно, чтобы исписать лист бумаги). Девятисотзначное десятичное число, трехтысячезначное двоичное и шестьсот букв — одно и то же абстрактное, чистое число в разных представлениях.

Тем временем твой адресат, возможно, на другом краю света, выполняет те же вычисления, получает тот же одноразовый шифрблокнот и может раскодировать твое сообщение.

Если Тьюринг и Уотерхауз поймут, как вычисляется число, они тоже смогут его прочесть.

Дантист ушел, дверь заперта, телефон выдернут из розетки. Рэндалл Лоуренс Уотерхауз лежит голый на крахмальной простыне поверх непомерно большой кровати. Голова подперта подушкой, чтобы между раздвинутых ступней видеть телевизор: идет выпуск всемирных новостей Би-би-си. Десятидолларовое пиво из мини-бара под рукой. В Америке шесть утра, и, чем смотреть профессиональный баскетбол, он переключился на новости. Выпуск почти целиком посвящен Южной Азии. Материал о тайфуне, который вот-вот обрушится на Гонконг, сменяется длинным и трезвым отчетом о нашествии саранчи на индо-пакистанской границе. Король Таиланда потребовал, чтобы несколько наиболее коррумпированных чиновников буквально простерлись перед ним ниц. Азиатские новости всегда граничат с фантастикой, но все это на полном серьезе, без всяких тебе кивков и подмигиваний. Теперь рассказывают о заболевании нервной системы в Новой Гвинее, которое передается при употреблении в пищу мозга других людей. Заурядная каннибальская история. Неудивительно, что столько американцев, приехавших сюда по делу, исчезают навсегда — это все равно что войти на страницы «Классических комиксов».

В дверь стучат. Рэнди встает, надевает бархатный гостиничный халат. Смотрит в глазок, почти ожидая увидеть пигмея с трубочкой отравленных стрел, хотя не отказался бы от соблазнительной восточной куртизанки. Однако это всего лишь Кантрелл. Рэнди открывает дверь. Кантрелл заранее выставил ладони жестом: «Все, уже заткнулся».

— Не беспокойся, — предупреждает он. — О делах говорить не буду.

— В таком случае я не разобью эту бутылку о твою голову, — говорит Рэнди. Вероятно, оба чувствуют одно и то же: сегодня слишком много всего произошло, и единственный способ осмыслить события — не говорить о них. Мозг проделывает большую часть работы в то время, когда его хозяин думает о чем-то другом. Поэтому иногда нужно нарочно сочинять посторонние темы для разговора.

— Идем ко мне в номер, — говорит Кантрелл. — У меня Пекка.

— Финн, которого взорвали?

— Он самый.

— А чего он здесь?

— А чего ему здесь не быть? С тех пор как его взорвали, он ведет технокочевой образ жизни.

— Это просто совпадение или…

— Нет, — говорит Кантрелл. — Он помогает мне выиграть пари.

— Какое?

— Несколько недель назад я рассказал Тому Говарду про ван-эйковский перехват. Том ответил, что это сильно смахивает на брехню. Поспорил на десять акций корпорации «Эпифит», что я не смогу это сделать за пределами лаборатории.

— Пекка в таких вещах сечет?

Вместо того чтобы просто сказать «да», Кантрелл делает серьезное лицо и сообщает:

— Пекка пишет об этом главу в «Криптономикон». Он считает, что есть лишь один способ обороняться: осваивать технологии, которые могут использовать против нас.

Звучит как призыв к оружию. Отступать стыдно, и Рэнди влезает в брюки, которые так и стоят гармошкой, где он их сбросил, вернувшись от султана. От султана! По телевизору идет репортаж о пиратах в Южно-Китайском море, которые отправляют команду захваченного корабля прогуляться за борт.

— Весь континент, блин, один сплошной Диснейленд без мер безопасности, — замечает Рэнди. — Это только мне кажется сюрреалистическим?

Кантрелл ухмыляется.

— Если мы начнем про сюрреализм, то закончим сегодняшней встречей.

— Верно подмечено, — говорит Рэнди. — Пошли.

Прежде чем Пекка стал известен в Силиконовой Долине как «финн, которого взорвали», он назывался «чувак с виолончелью», потому что питал к своей виолончели почти аутистскую привязанность, таскал ее повсюду и все время старался запихать в верхнюю багажную сетку. Без всякой связи, его специальностью было радио, и занимался он аналоговыми штучками.

Когда пакетная радиосвязь стала серьезной альтернативой посылке данных по проводам, Пекка переехал в Менло-парк и основал фирму, оборудование для которой закупил на компьютерной барахолке. Так Пекка обзавелся девятнадцатидюймовым MultySinc монитором с высоким разрешением, как раз под свои молодые глаза (ему было тогда двадцать четыре). Монитор он подключил к почти новому пентиуму, до отказа набитому оперативной памятью.

Еще он установил Finux, бесплатную операционку на базе UNIX’а, созданную финнами почти исключительно для того, чтобы показать всем «какие мы крутые», и распространяемую через сеть. Разумеется, Finux удивительно мощный и гибкий; в частности, позволяет контролировать цепь видеосигнала до энной степени, выбирать много разных частот развертки и полос пропускания видеоплаты, если вы таким увлекаетесь. Пекка увлекался и, как многие другие финуксоиды, настроил комп так, чтобы тот показывал уйму крохотных пикселей (помещается много информации, но утомительно для глаз) или меньшее число более крупных пикселей, а также разные промежуточные разрешения. Всякий раз, как он менял разрешение, экран на секунду гас и раздавался щелчок — пьезокристаллы переходили на другой диапазон частот.

Как-то в три часа ночи Пекка переключил режим. Экран погас, щелкнул и взорвался ему в лицо. Передняя часть кинескопа была, естественно, из толстого стекла — ее осколки вошли Пекке в лицо, тело, торс. Тот самый люминофор, который светился под бегущим электронным лучом, передавая информацию глазам Пекки, теперь впился в его тело. Один осколок уничтожил глаз и остановился, не дойдя до мозга самую малость. Другой перерезал связки, третий просвистел рядом с головой и выкусил аккуратный треугольник из левого уха.