Полный самомнения офицер провожал их с видом, означавшим: «Мы никому предпочтений не оказываем! мы всех одинаково в грош не ставим!» На прощание Форт потрогал лучом системного запроса бляху на груди человека № 38 и прочитал ответ. Вдруг понадобится обмануть пропускной контроль, тогда знание ответа будет очень кстати.

– Спасибо, – выдохнул рэсю. – Пятнадцать часов, хорошо. Я спать. Мне зовут Нинтола. Так только ты мне звать. Тебе зовут Антон, правда?

Всё плыло в бесконечном сером сумраке недр агрегата. Однажды вошедшие сюда разбрелись, будто из коридорной дали их девичьим шёпотом позвали упыри. Легко представить, как наткнёшься в коридоре на высосанный труп. Имена блекли и отваливались, взамен них проступали новые – изломанные, вывернутые. Нинтола? кажется, его называли Тарутак… или это была презрительная кличка, а новое имя – настоящее? Из уходящей в черноту шахты доносились металлические удары. Кто-то от страха стал долбить по металлу, чтобы не сойти с ума в безлюдной пустоте темноты и вибрации? или расхлябанная деталь готова сорваться с оси и пробить трубу подачи гидратила?..

В решётчатом лифтовом стволе мелькнул и пропал пенал лифта, на миг осветилось искажённое мучнистое лицо, узкие погоны с обозначающими звание полосками. Вот так раз! начальство проехало… с какой выси в какую глубь его потащило? Или ими тоже правят голоса, отдающие бессмысленные распоряжения – пойди, возьми, спиши, доложи, сунь дуло себе в рот?.. Гигантское тело агрегата проросло трёхмерной сетью коридоров и колодцев, похожей на грибницу; то был безвыходный, замкнутый лабиринт, залитый стоячим безжизненным воздухом, где лазят по скоб-трапам, мельтешат, галлюцинируют безымянные пылинки-номера – начальники, подчинённые, без пола, цвета кожи и видовой принадлежности. Форту захотелось оставить Нинтолу при себе, иначе отпустишь и… завтра он привезёт тележку, спросит: «Антон?» – «Нет Антона. Вчера как с тобой ушёл, так и не вернулся».

– Плохо есть, – негромко жаловался на ходу Нинтола. – Мясо, жир, сухая мятка. Мало. Преснота. Надо растение. Пить солёный.

«Они наняли биндэйю, а продукты загрузили в расчёте на нас, – мрачно озарило Форта. – Биндэйю едят больше; порции им урезают… А их консул даже не почесался проверить. Да что ему манхло из Штетла! ему важней отчитаться за Буш-2 и получить благодарность по службе».

Голод. Его трудно понять тому, кто сам не испытывал сосущего чувства пустоты в желудке. Кто-то даже украл у Форта брикет пасты, для людей инертной и безвкусной, как глина. Форт нашёл надкусанный брикет валяющимся в коридоре, рядом с разжёванным и выплюнутым комком. Следы зубов – биндские. Не поднимая скандала, Форт съел чуть подсохший комок, а брикет завернул и положил обратно в сумку.

– Отрава пахнет, – вздыхал рэсю. – Нос жечь. Глаза щип-щип.

В кубрике Форта встретили радостными новостями.

– Капитан, Монтерен ход нашёл! он только что с крыши.

Худощавый Монтерен, которому однажды привиделся главный инженер на входе в котельную, оказался вполне здравомыслящим и предприимчивым. Хотя не исключено, что ему просто захотелось подышать не химическими испарениями, а чистым воздухом. В награду за находку ему слили три порции компота, и он как раз чавкал разваренными сухофруктами.

– Ход есть. Я отогнул решётку, там сплошные коридоры. Это отгороженная зона, оттуда раньше управляли засыпкой и выгрузкой золы. Зольные бункера – как пропасть! Но это не главное. Там есть выход на крышу! я всем покажу!

«Будто мы заживо замурованы, из подземелья вырываемся!» – невольно поразился Форт шальному ликованию, которое овладело жителями кубрика. Все вели себя так, словно им подарили шанс избежать смертной казни.

– Между сегментами мостки; перейти можно, – оживлённо продолжал Монтерен. – Я дошёл до площадки охотников. Охраны никакой! Стояло два флаера; по-моему, они заправлялись от батарей кормы. Я сменял у них на рубашку… вот что! – он вывалил на стол сумку сочных бело-зелёных стеблей с повядшими листьями.

– Что не запрещено, то можно! – воскликнул Джифаренге. – На уик-энд надо требовать зарплату за пять суток!! Имеем право! Балабон, бегом к кочегарам; ты, Сухарь – к мотористам. Всем говорите – на крыше натуральная жратва навалом, лока, танцы! Чтоб завтра смена в 10.00 сидела и кричала: «Давай деньги! Давай правильный харч! Локу давай!» Надоело в сундуке трястись! Еда – мышам столько не хватит, порции крошечные, воздух – яд. Сидеть на полу и стучать руками, чтоб, как только смена кончилась, дали деньгу! Нас много. Когда печь вхолостую завоет или турбины снизят обороты, вся эта мразь с кормы задумается. Парни, я дело говорю? Они не найдут в гилее новых дураков, чтоб встали на наши места!

Идея погулять в законный выходной зажгла всех, как оксол – дрова. Гонцы галопом понеслись по адресам, а вёрткий Поль (он же № 139) загорланил, подыгрывая себе стуком ложек по столу:

Словно монахи в келье мы жили —

Локу не пили, баб не любили!

Утром работа, а вечером спать —

Жизнь холостяцкая, кости ломать!

[13]

– Со зверобоями договоримся, – лучился задором Джифаренге. – За экю что хочешь привезут!

– Смотри, – усмехнулся Форт, – как бы тебя не высадили за эту затею. Узнают, кто зачинщик…

– И что? – Джифаренге хохотнул. – Кто им – Буратини будет вентили крутить?.. Наши не выдадут, а чтоб эйджи молчали, им надо внушить; это по вашей части, капитан. Пожалуйста, растолкуйте, что мы за пиаром не гоняемся. Мол, ребята мы простые, дешёвой популярности не ищем…

Вспышка энтузиазма разбросала свои искры по сегментам, и гусеничный корабль затлел огоньками пробудившегося недовольства, будто до слов «Даёшь правильный харч!» люди не знали, как назвать свою голодную истому, и не соображали, отчего ноги налило тяжестью, а живот ввалился. АТС рабочих сегментов передавала по цепочке кодовое слово «трава» и невразумительные ориентиры «хода Монтерена»: «Третий, слева, семнадцатый ярус, шестьдесят третья». Если кто-нибудь подслушивал перекличку постов и отсеков, вряд ли он мог понять, о чём идёт речь. «Высокая трава» – что за чепуха? а это был пароль свободы, обозначение крыши. «Был на высокой траве». «Есть высокая трава на втором, справа, восемнадцатый!» – кто-то, руководствуясь намёками, отыскал новый доступ наверх.

Форт бегал по коридорам. Датчики систем, которые он контролировал, были разнесены на десятки метров, находились с четвёртого по пятнадцатый ярус; ни один лифт в сегменте не работал, а часть колодцев кто-то перекрыл. Скобы отстояли друг от друга на длину руки биндэйю, и лазание по скоб-трапам становилось сплошной акробатикой. Упёршись в скобу, понадёжней закрепившись ногами, выбрасываешь руку далеко вверх – хват, пальцы сжимаются, подтягиваешь себя, и снова весь цикл – упор, зацеп ногами, дотягиваешься до скобы… словно плывёшь упрямыми рывками вверх, замирая на миг в момент уверенного захвата кистью. Понемногу Форт изучил механику движения по трапу и стал перемещаться в трубах плавно, но даже на случай срыва и падения (мало ли, скоба отломится) он твёрдо знал, что уцелеет – а другие, у кого обычное живое тело?..