– На обратном пути, ваше величество, я, согласно полномочиям короля, заеду в Авиньон, – сказал Бувилль. – И, уверяю вас, в скором времени у нас будет папа, избрания коего мы все ждем с таким нетерпением.

– Хотелось бы верить вам, – вздохнула Мария Венгерская. – Но мы желаем, чтобы все было закончено к лету. Клеменция получила другие предложения, другие государи мечтают взять ее в супруги. Посему мы не имеем права губить ее будущее и не можем согласиться на длительные проволочки.

Старческая шея снова судорожно дернулась.

– Запомните, кардинал Дюэз – наш кандидат в Авиньоне, – продолжала королева. – Хорошо, если бы и король Франции поддержал его. Взойди Дюэз на папский престол – мы бы легко добились расторжения брака, поскольку он нам предан и многим обязан. Тем более что Авиньон – исконное анжуйское владение, мы там сюзерены, понятно, под властью короля французского. Не забудьте этого. А теперь ступайте к моему сыну-королю и распрощайтесь с ним, да исполнятся все ваши обещания… Но чтобы все было кончено к лету, помните, к лету!

Отвесив низкий поклон, Бувилль покинул покои принцессы.

– Бабушка, ваше величество, – тревожно проговорила Клеменция, – не кажется ли вам…

Старуха королева успокоительно похлопала ладонью по руке внучки.

– Все во власти божьей, дитя мое, – произнесла она, – и ничто не случится с нами помимо его воли.

И она величественно выплыла из комнаты.

«А вдруг у короля Людовика есть еще какая-нибудь другая принцесса на примете, – подумала Клеменция, оставшись одна. – Благоразумно ли так торопить события и не падет ли его выбор на кого-нибудь другого?»

Она подошла к мольберту и, скрестив руки, бессознательно приняла ту позу, в какой ее запечатлел живописец.

«Захочется ли королю, – подумалось ей, – коснуться губами этих рук?»

С зарей следующего дня Юг де Бувилль, Гуччо и их свита отплыли из Неаполя; за сборами в обратный путь они прилегли всего на часок, и поэтому, стоя рядышком на корме, оба со смутной печалью, обычной спутницей бессонных ночей, глядели, как удаляется Неаполь, Везувий и цепочка островов. Рыбачьи суденышки, распустив белые паруса, отчаливали от берега. Наконец корабль вышел в открытое море. Средиземное море было восхитительно спокойно, и легкий ветерок как бы играючи надувал паруса. Гуччо, который не без опаски вступил на борт корабля, весь во власти мрачных воспоминаний о прошлогоднем переезде через Ла-Манш, не почувствовал, к великой своей радости, качки и уже через сутки сам дивился собственному мужеству: он готов был сравнивать себя с мессиром Марко Поло, венецианским мореплавателем, чьи записки о путешествии к Великому Хану уже стали известны почти во всем свете. Юноша быстро завел знакомство с матросами, узнал и запомнил целую кучу специальных морских терминов и понемножку входил в роль этакого матерого морского волка, не замечая, что глава их миссии Юг де Бувилль никак не может опомниться после насильственной разлуки с чудеснейшим из городов мира.

И только пять дней спустя, когда корабль подошел к порту Эг-Морт, мессир де Бувилль немножко приободрился.

Этот порт, откуда некогда пустился в крестовый поход Людовик Святой, был окончательно завершен постройкой лишь при Филиппе Красивом. Итак, перед ними снова была французская земля.

– Ну ладно, – изрек толстяк, пытаясь стряхнуть с себя тоску, – пора браться за дела.

Погода стояла облачная, промозглая, и Неаполь казался теперь лишь сладостным воспоминанием, мечтой.

В Авиньон они добрались на третьи сутки. Путешествие верхами в сопровождении дюжины конюших и слуг уже перестало быть развлечением, синекурой, особенно для Гуччо, который ни на минуту не спускал глаз с окованных железом ларцов, где хранилось золото, врученное племяннику Толомеи неаполитанскими банкирами Барди.

А мессир Бувилль сильно простудился. Он клял эту страну, в которой не хотел отныне признавать своей родины, и уверял, что каждая капля дождя падает с неба лишь затем, чтобы промочить до нитки именно его, Юга де Бувилля.

Когда же после двухдневного пути, продрогшие до костей под порывами мистраля, они наконец добрались до Авиньона, их ожидало горькое разочарование – во всем городе не оказалось ни одного кардинала… Что было воистину странно, ибо считалось, что именно в Авиньоне заседает конклав! Никто ничего не мог сообщить посланцам французского короля, никто ничего не знал и не желал знать. Только явившись в гарнизон Вильнёва, расположенного на противоположном конце моста через Рону, Бувилль, и то лишь к вечеру, узнал там от одного капитана, что конклав вновь перенес свое местопребывание в Карпантрасс, причем сведения эти вояка, разбуженный ото сна, сообщил злобно-ворчливым тоном.

– Этот капитан лучников не особенно-то любезен с посланцами короля, – заметил Бувилль своему спутнику. – Вернусь в Париж, обязательно дам знать кому следует.

От Карпантрасса до Авиньона насчитывалось не меньше двенадцати лье, и нечего было думать о том, чтобы пускаться в путь глубокой ночью. Папский дворец оказался на запоре, и никто не ответил на зов и стук наших путников. Волей-неволей Бувилль и Гуччо отправились в харчевню, молча поужинали и разместились вместе со своей свитой в общей комнате. Люди спали вповалку перед потухшим очагом в зловонном запахе сохнувших кожаных сапог. Ах! Где вы, прелестные девы Италии?

– Вы не проявили достаточной твердости в разговоре с этим капитаном, – с упреком произнес Гуччо, впервые почувствовав досаду против своего закадычного друга Бувилля. – Почему вы не приказали ему найти нам приличный ночлег?

– Вы правы, я об этом как-то не подумал, – смиренно согласился Бувилль. – Нет у меня нужной твердости!

На следующее утро все поднялись злые и в самом хмуром настроении прибыли в Карпантрасс; но и здесь не оказалось даже тени кардиналов. В довершение всех бед сильно похолодало. В конце концов Гуччо с Бувиллем смутно почувствовали какое-то беспокойство, вокруг явно пахло кознями, ибо, как только королевская миссия на рассвете выехала из Авиньона, ее на всем скаку обогнали два всадника и, даже не взглянув в их сторону, понеслись по направлению к Карпантрассу.

– Странно все-таки, – заметил Гуччо, – похоже, что у этих людей другого дела нет, как прибывать раньше нас к месту нашего назначения.

Маленький городок Карпантрасс словно вымер: жители, казалось, ушли под землю или разбежались.

– Здесь отдал богу душу папа Климент, – сказал Бувилль. – И в самом деле, местечко не из веселых. Уж не наше ли приближение превращает все вокруг в пустыню?

Услышав имя Климента V, Гуччо поспешно сложил два пальца на манер рожков и притронулся к груди, к тому месту, где под плащом висела связка амулетов и реликвий… Он вспомнил о проклятии тамплиеров.

Не без труда удалось им обнаружить в соборе старичка каноника, который сначала притворился, что принимает их за простых путешественников, желающих исповедаться, и даже провел в ризницу. Он был глух или прикидывался таковым. Гуччо боялся западни, опасался за судьбу своих ларцов, опасался за свою собственную шкуру: он грозно двинулся на старика, судорожно сжимая рукоятку кинжала, готовый при первых признаках тревоги уложить на месте дряхлого каноника. А старичок, который заставлял повторять один и тот же вопрос чуть ли не по десять раз подряд, окончательно умолк, отряхнул свою обтрепанную сутану и только после этой операции поведал пришельцам, что кардиналы, мол, перебрались в Оранж. А его, старика, бросили здесь одного.