Говорил сэр Уильям тихо, но угроза в его голосе звучала нешуточная.

Де Тайллебур сказал что-то по-французски, и слуга неохотно задвинул свой клинок в ножны. Священник поднял взгляд на сэра Уильяма.

– Неужели ты не боишься за свою бессмертную душу? – спросил он.

Шотландец улыбнулся, помолчал, оглянулся по сторонам, разглядывая вершины холмов, но не усмотрел в рассеивающемся тумане ничего заслуживающего внимания и решил, что его недавнее беспокойство было просто игрой воображения. А последняя, возможно, стала последствием неумеренного употребления прошлым вечером говядины, свинины и в особенности вина из запасов даремского приора. Шотландцы на славу попировали в его покоях. Приор, судя по кладовой и погребу, жил хорошо, однако после таких буйных пирушек частенько возникают дурные предчувствия.

– Заботиться о моей душе я предоставляю своему духовнику, – промолвил сэр Уильям, приподнимая подбородок доминиканца острием меча. – Скажи-ка лучше, какое дело может быть у француза в Дареме, у наших врагов?

– Это дело касается святой Церкви, и только Церкви, – твердо ответил де Тайллебур.

– Мне плевать, кого это дело касается, – сказал сэр Уильям. – Я желаю знать, в чем оно состоит.

– Если будешь чинить мне препятствия, – заявил священник, отводя меч в сторону, – я добьюсь того, что тебя накажет твой король, предаст осуждению святая Церковь, а его святейшество проклянет и обречет твою душу на вечную погибель, без надежды на спасение. Я призову…

– Заткни, черт возьми, свою дурацкую пасть! – усмехнулся сэр Уильям. – Ты что, святоша, и вправду думаешь, будто можешь меня напугать?! Наш король – просто молокосос и слабак, а Церковь делает то, что велят люди, которые платят церковникам.

Он снова приставил острие меча к доминиканцу, но на сей раз не к подбородку, а к горлу.

– Так что не пытайся запугать меня, а выкладывай, что у тебя за дело. Какого черта вдруг один француз, вместо того чтобы вернуться домой со своими соотечественниками, остается с нами? Выкладывай, какого дьявола тебе нужно в Дареме!

Бернар де Тайллебур крепко сжал висевшее у него на шее распятие и поднес его к лицу шотландца. Будь на его месте другой человек, такой жест мог бы показаться актом отчаяния, но, совершенный доминиканцем, он выглядел как угроза душе рыцаря небесными карами. Однако сэр Уильям лишь бросил на распятие оценивающий взгляд: крест был из простого дерева, а маленькая фигурка изогнувшегося в смертных муках Христа вырезана из пожелтевшей кости. Окажись распятие золотым, на худой конец – серебряным, рыцарь, возможно, забрал бы эту безделушку себе, но сейчас он ограничился презрительным плевком. Несколько его солдат, боявшихся Бога больше, чем своего командира, осенили себя крестным знамением, но остальным это было глубоко безразлично. Они пристально наблюдали за слугой, вот тот действительно выглядел опасным, но средних лет клирик из Парижа, сколь бы благочестивым и ревностным в делах веры он ни был, ничуть их не пугал.

– И что же ты сделаешь? – с презрением в голосе спросил де Тайллебур сэра Уильяма. – Убьешь меня?

– Нужно будет, так убью, – невозмутимо ответил рыцарь.

Присутствие священника во французском посольстве само по себе привлекало внимание, а уж то, что он остался, когда остальные отбыли домой, делало это настоящей тайной. Однако один словоохотливый латник, из числа тех, что доставили в подарок шотландцам двести комплектов новейших пластинчатых доспехов, рассказал сэру Уильяму, что священник этот якобы ищет великое сокровище. Если помянутое сокровище находилось в Дареме, сэр Уильям хотел это знать. И хотел получить долю.

– Мне уже доводилось убивать святош, – сказал он де Тайллебуру, – а один клирик продал мне индульгенцию на убийство, так что не думай, будто я боюсь тебя или твоей Церкви. Нет такого греха, чтобы его нельзя было бы оплатить, нет такого прощения, которое нельзя было бы приобрести.

Доминиканец пожал плечами. Двое головорезов сэра Уильяма стояли позади него с обнаженными мечами, и было ясно, что шотландцы и впрямь способны убить их обоих – и его самого, и слугу. Жители пограничных земель, следовавшие за алым сердцем Дугласов, были прирожденными вояками, взращенными для убийства, словно гончие для погони, и угрожать их душам не имело ни малейшего смысла, ибо о таких вещах эта грубая солдатня даже не задумывалась.

– Я иду в Дарем, чтобы найти одного человека, – ответил де Тайллебур.

– Что за человек? – поинтересовался сэр Уильям, не убирая меча от шеи священника.

– Он монах, – терпеливо пояснил тот, – и теперь уже древний старик, если вообще жив. Он француз, бенедиктинец, бежавший из Парижа много лет назад.

– Почему он убежал?

– Потому что король хотел заполучить его голову.

– Король? Голову монаха? – недоверчиво спросил шотландец.

– Монаха-то монаха, – сказал де Тайллебур, – только этот монах не всегда был бенедиктинцем. Когда-то он состоял в тамплиерах.

– Вот оно что…

Сэр Уильям начал понимать.

– И этот человек знает, – продолжил француз, – где спрятано великое сокровище.

– Сокровище тамплиеров?

– До сих пор все считали, что клад тамплиеров сокрыт где-то в Париже, но не были уверены, остался ли в живых хоть кто-нибудь, кто мог бы знать, где именно. И только в прошлом году выяснилось, что этот французский монах жив и находится в Англии. Видишь ли, этот бенедиктинец был у тамплиеров ризничим. Ты знаешь, что это такое?

– Не делай из меня дурака, святой отец, – холодно сказал сэр Уильям.

Де Тайллебур наклонил голову, признавая справедливость этого упрека, и смиренно продолжил:

– Если кто и знает, где находится сокровище тамплиеров, то это, конечно, бывший ризничий, а он, как мы выяснили, нынче живет в Дареме.

Сэр Уильям убрал оружие. В словах священника был смысл. Рыцарский орден тамплиеров, или храмовников, орден монашествующих воинов, поклявшихся защищать дороги между христианским миром и Иерусалимом, стяжал немыслимые богатства. Это было неразумно, ибо вызвало зависть королей, а из завистливых королей получаются страшные враги. Именно такого врага храмовники и получили в лице короля Франции, задумавшего уничтожить орден и прибрать к рукам его богатства. Рыцарей-монахов обвинили в ереси, и угодливые законники, не интересуясь истиной, состряпали приговор. Вожди ордена отправились на костер, сам орден объявили распущенным, а его владения конфисковали в казну. Однако главная цель достигнута не была, сокровища ордена бесследно исчезли. И кому, как не бывшему ризничему, было знать, куда именно.

– Когда их там разогнали? – уточнил сэр Уильям.

– Двадцать девять лет тому назад, – ответил де Тайллебур.

– Значит, ризничий может быть еще жив, – рассудил шотландец.

Хотя лет ему немало, он, надо думать, совсем уже дряхлый. Рыцарь убрал меч в ножны, полностью поверив рассказу де Тайллебура, хотя правдой в нем было только то, что в Дареме и верно жил монах. Но он не был французом, никогда не состоял в ордене тамплиеров и об их кладе, надо полагать, ничего не знал. Но Бернар де Тайллебур говорил убедительно, а история о пропавших сокровищах бродила по всей Европе. Ее пересказывали друг другу повсюду, от замков и монастырей до лачуг и придорожных харчевен. А поскольку сэру Уильяму очень хотелось верить, что судьба ведет его прямиком к богатейшему кладу, он легко дал себя в этом убедить.