Пока он ходил, профессор взял лежавшую на столе книгу и стал ее рассматривать. Сомнений не было — это тот самый шестой том Уильяма Шнайдера, состоящий из двух больших глав: «Occupation of Germany» и «Last days of the Third Reich».[41]На многих страницах какие-то карандашные пометки, сделанные мелкими непонятными знаками. Она ничем не отличалась от пяти предыдущих томов и выглядела совершенно неповрежденной.

Старик принес два полных стакана в мельхиоровых подстаканниках, достал из шкафа сахарницу и снова уселся за стол.

— Где ты ее взял? — спросил профессор.

— Там же, где и те пять.

— Ты снова ходил на Регерштрассе? В развалины? Зачем?

— Я нашел ее со всеми остальными. В тот же день. — Старик пододвинул Вангеру чай. — Пей и наберись терпения выслушать.

Вернувшись в тот день домой, профессор подошел к своему письменному столу и долго простоял в задумчивости. Приняв наконец решение, он взял свою записку с угрозой о раскрытии тайны книг и порвал ее. Каким бы необычным ни казалось то, что ему поведал сегодня старый Эрих, но это как раз было ответом на его крик отчаяния. Ответом, которого он ждал. Можно было верить, можно не верить. Но, в конце концов, какие еще гарантии ему могли быть предоставлены? Огненные письмена на стене, как на Валтасаровом пиру? Еще один римский сон? Глас небесный?

Он снова запихал английские книги в глубину одной из верхних полок и принялся заставлять их поднятыми с пола томами.

Nomoii; epesqai toisin egewnoii; kalon.[42]

Ex senatus consultis plebis quescitis scelera exercentur.

Роланд Фрейслер сидел в своем огромном берлинском кабинете в здании Народной судебной палаты и просматривал протоколы допросов. Через полчаса он наденет свежую, тщательно отглаженную мантию алого цвета, такого же цвета пышную шапочку, возьмет под мышку толстую папку с материалами дела и отправится в зал заседаний. Там, беспрестанно перебивая защитников и обвиняемых, и не давая вставить слово даже своему коллеге по сенату, уж не говоря о тройке народных заседателей, назначенных из партфункционеров и отставных генералов, он произнесет несколько гневных речей, после чего отправит еще двоих бывших армейских офицеров на эшафот. Все это займет не более трех часов. Это будет обычный процесс, такой же, как и 1200 других, проведенных им за годы служения фюреру.

Чтобы попасть в здание Народного суда, расположенное в Шенеберге в центре большого парка, нужно было пройти через двойную колоннаду, перенесенную сюда с Александрплац в 1910 году. Сюда, на Потсдамерштрассе, привозили обвиняемых из нескольких столичных тюрем, а отсюда большинство из них увозили в тюрьму Плетцензее, где казнили в тот же день через несколько часов после вынесения приговора. Некоторые отправлялись в концентрационные лагеря, что никоим образом еще не свидетельствовало об их счастливом избавлении от смерти. Однако председательствование самого Роланда Фрейслера, возглавлявшего Первый из шести сенатов палаты, означало две вещи: это был суд Народного трибунала, а Народный трибунал выносил только смертные приговоры.

Особенное удовольствие Фрейслер получал, работая с титулованными особами и известными людьми. Не далее как позавчера он отправил на виселицу еще одну троицу из июльских, среди которых были Гельмут фон Мольтке и Эрвин Планк. Последний — сын знаменитого физика Макса Планка, а уж фамилия Мольтке говорила сама за себя.

Народная судебная палата (НСП) была создана в апреле 1934 года. Несмотря на полную и быструю нацификацию германского Министерства юстиции, Гитлер решил создать эту независимую надстройку для рассмотрения дел особой важности. Первоначально палата состояла из двух сенатов, но к сорок второму году их число возросло до шести. Каждый сенат представлял собой группу из двух судей, трех-пяти гражданских заседателей, секретаря, стенографистов. В августе сорок второго года статс-секретарь Минюста по особым поручениям Роланд Фрейслер сменил назначенного министром юстиции Отто Тирака на посту президента НСП, одновременно возглавив Берлинский сенат палаты. С этого момента деятельность НСП не ограничивалась уже никакими законами, полностью подчиняясь воле ее президента, стопроцентно преданного фюреру. Палату стали называть Народным трибуналом. Он работал в соответствии с «неписаными законами немецкого народного сообщества», неподвластный ни Министерству юстиции, ни какому-либо иному правительственному, общественному или законодательному органу.

Фрейслер снял трубку и позвонил домой. Затем переговорил по телефону с начальником Лехтерштрасской тюрьмы. После этого вызвал секретаря и велел ему пригласить Петера Кристиана, молодого помощника судьи, которого ожидало важное задание. Через пять минут Петер вошел в кабинет президента Народной судебной палаты и остановился у дверей.

— Проходи. Чего встал? — Фрейслер посмотрел на часы и стал складывать документы в красную папку. — Ну что, молодой человек, пришла пора для самостоятельной работы. Хватит уже набираться опыта. Время теперь не то.

Фрейслер посмотрел на настольный календарь, на котором значилось «25 января». Он встал, снял пиджак и подошел к большому кожаному креслу с разложенной на его спинке мантией.

— Ну-ка, помоги.

Петер стал помогать судье облачаться в просторное красное одеяние, один вид которого, когда из-под шапочки выглядывало костлявое остроносое лицо с бесцветным холодным взглядом, внушал трепет не только подсудимым, но и всем присутствующим в зале. Даже полицейским охранникам, стоявшим позади скамьи с обреченными генералами и полковниками, становилось не по себе.

— Сейчас пойдешь в канцелярию. Там для тебя заказан билет на поезд до Мюнхена. Ты, кажется, оттуда родом? Нет? Только жил там несколько лет? Тем лучше. Поезд сегодня вечером. Два дня на ознакомление с материалами следствия и двадцать восьмого числа процесс. Да, да. Именно ты будешь председательствовать. Хватит протирать штаны в помощниках.

Фрейслер подошел к зеркалу и стал расправлять складки на мантии.

— Помнишь дело «Белой розы»? Прошло почти два года. Да, это было весной сорок третьего и как раз там, в Мюнхене. Возможно, следователи не всех тогда выявили и мы не выскребли эту заразу до конца. Мне, как ты понимаешь, некогда. Берлинские тюрьмы все еще забиты этими подонками из компании Трескова, Штауфенберга, Канариса и прочих. С ними надо поскорее кончать, поэтому я не могу ехать сам и тащить туда трибунал из-за одной психопатки. Посылаю тебя. Тебя — именно потому, что ты молод. Да, да, именно поэтому. Процесс решили осветить в прессе. Будут пара журналистов и фотографы. Молодую изменницу должен осудить молодой человек, почти что ее ровесник. Ты понял смысл? Твои помощники тоже из только что окончивших университет. А вот адвокатом у нее будет старый опытный защитник. Для контраста. «Молодость рейха казнит измену». Короче говоря, дело пустяковое, справишься.