— Ты забыл о письмах! — выкрикнула она, пытаясь ударить Юрия ногой, пока Рубен держал ее руки за спиной. — Если со мной что-нибудь случится, если я покину этот дом, живой или мертвой, письма отправят куда надо! — Юрий замер, а она продолжала: — Твой брат не такой преданный, как ты думаешь. Когда он расслаблялся в постели, то рассказывал о тебе и твоих делишках. А уж разговорить его я умела! Я не просто в хорошей форме, Юрий. Я хитрая лиса. Ты правильно сказал. Я могу любому развязать язык. Я такая. Тебе стоило бы взглянуть на эти письма, Юрий!

Он отступил и уставился на нее. Его глаза расширились, зубы скрипнули, в уголках рта выступила пена. Рэчел была уверена: сейчас он ее убьет. Она понимала, может, это и к лучшему, по крайней мере милосерднее. Уж лучше здесь, чем подвергаться издевательствам в его доме, — это может продлиться несколько дней, а что в конце? Все равно смерть, преднамеренная или от несчастного случая. Она перестала сопротивляться.

Внезапно Юрий согнулся пополам, словно получил удар в живот, обхватил голову руками и застонал. Рубен отпустил Рэчел и подбежал к нему. Он схватил Юрия за руку, как будто был уверен, что тот сейчас упадет.

— Ладно, босс. Спокойно. Не волнуйтесь.

Наступила тишина. Рубен, встревоженный и растерянный, поддерживал стонущего Юрия.

— Что? Не волноваться? Не ошибись, Юрий! — усмехнулась Рэчел. — У тебя есть все причины бояться до усрачки, парень.

Юрий повернулся к Рубену, и тот, не отпуская руку босса, сделал шаг к Рэчел.

— Ты лучше скажи мне, где Антон, сука!

Рэчел отшатнулась и поплотнее запахнула халат. Грудь запульсировала от боли. Она опустила глаза, увидела, как расплывается синяк, и от этого пришла в еще большую ярость.

— Только не тебе! — огрызнулась она. — Вы что, не слышали, что я сказала? Я понятия не имею, куда он уехал. Но узнаю, потому что у него мой сын. И я хочу его вернуть. А потом я убью этого негодяя!

Рубен казался сбитым с толку. Он явно решил, что они приехали зря.

— Ладно, если Антон появится, передай ему, что он срочно нужен. Скажи, что его брат… болен. — Он повернулся к боссу. Губы его презрительно сжались. — Довольно на сегодня. Я отвезу вас домой.

Довольно грубо он потащил Юрия вниз.

Она в оцепенении наблюдала, как Юрий с Рубеном уходят. Послышалось шуршание шин по асфальту. Рэчел глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Из глаз хлынули слезы, из горла вырвался какой-то хрип. Казалось, она плачет, но она смеялась. Смеялась! Это было настолько странным, что она не поверила, что сама издает эти звуки.

Вытирая слезы, она на цыпочках спустилась в гостиную.

Входная дверь была распахнута, визитеры ушли.

Она увидела в глазах Юрия первобытный страх. Что же произошло, почему он так изменился? С другой стороны, он всего лишь человек, слабый, жалкий, трусливый.

Она закрыла дверь, накинула цепочку и вытащила из кармана сигареты.

На лестнице ей бросилось в глаза что-то серое. Это был грязный платок Юрия. При взгляде на него Рэчел еле сдержала истерический смех. Она нагнулась и осторожно, кончиками пальцев подняла платок. Она хлебнет виски, сожжет мерзкий платок в камине и изгонит его владельца из своего дома.

Ее внимание привлекло какое-то движение. Микроскопические пятнышки суетились в грязных складках. Рэчел поднесла платок к свету и пристально посмотрела на него.

Это были муравьи. Крошечные красные муравьи.

Саша потел и ругался, карабкаясь с досками — по четыре на плечо — по лестнице. И только когда на земле не осталось ни одной, прикинул, что перетаскал по меньшей мере тонну древесины. Он спустился за отверткой, пилой, молотком, рулеткой, а заодно сунул в задний карман пакет с болтами из нержавейки. Он уже год откладывал эту работу, но больше тянуть было некуда. С ростом ствола и веток лестница, площадка и стены домика растрескались, делая всю конструкцию непрочной и шаткой.

Он начал отдирать выцветшие с годами старые планки. Гвозди оказались настолько ржавыми, что буквально крошились. Он решил начать сверху и спускаться вниз, чтобы работа не казалось такой монотонной. Хотя он работал в густой тени дерева, по спине градом катился пот.

Больше десяти лет он любовался отсюда рыбацкими шхунами, причаливающими к берегу и уходящими в море парусными судами и круизными лайнерами. Ему казалось, что в безоблачные дни он даже видит очертания побережья Кубы. Здесь он занимался любовью с девушкой, спал, работал. А один раз, чтобы избавиться от страха перед ураганами, пересидел на дереве небольшой тропический шторм, за что получил по первое число. Если знать, куда смотреть и что искать, можно разглядеть дымоход на плавучем доме. Он даже предложил матери, когда она приходит домой, поднимать над ним английский флаг. Тогда он будет знать, стоит ли идти в гости.

На площадке стояли два шезлонга: он частенько приглашал сюда Мадлен выпить и полюбоваться закатом. Она брала для себя мохито, а для Саши — банку кока-колы. Позже она стала приносить мохито и для него. От выпитого их разговоры становились еще более оживленными.

Он наполовину закончил ремонтировать верхнюю площадку, когда услышал скрип ворот. А вот и Мадлен, седая, с небрежно собранными на затылке волосами. Она прислонила велосипед к веранде и скрылась у себя в студии. Саша решил не окликать ее. Между ними было негласное соглашение: днем они работают и разговаривают только по необходимости. Чтобы писать, необходимо быть дисциплинированным.

— Саша, ты там поосторожнее!

Он перестал стучать молотком, подошел к краю и взглянул вниз. Между корней дерева, задрав голову, стояла Мадлен. У ее ног вертелся Наполеон.

— Осторожно, бревна! — весело закричал он и бросил очередную планку. — Все назад! Собаки, черепахи и ты, Мадлен!

Мадлен старалась сделать суровое лицо, но губы предательски дрогнули в улыбке. Покачав головой, она снова направилась в студию. Ее походка всегда напоминала ему походку Рэчел. Это и неудивительно, ведь они мать и дочь. Обе длинноногие, как цапли, худенькие, широкоплечие. Но на этом сходство заканчивалось…

По солнцу Саша понял, что пора идти. Он отложил молоток и покрутил между пальцев крошечный стеклянный пузырек, висящий на цепочке на шее. Два раза в неделю он с удовольствием обедал на барже, где его кормили английской пищей. Англия… Его нога никогда больше не ступит на эту унылую землю, о которой у него остались самые мрачные воспоминания. Все детство он чего-то боялся — лучше не вспоминать почему. Сейчас его жизнь была окрашена в яркие цвета: оранжевый, индиго, чисто белый. И не стоит их марать, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы справиться с темнотой.

Быстро приняв душ и переодевшись, Саша прихватил бутылку розового вина с полки в кухне и положил ее в корзину, прикрепленную на велосипеде.

— Увидимся, бабуля! — крикнул он и посигналил.