Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пользу этой версии говорят не только свидетельские показания (большинство из которых не указывает на то, что Я. М. Юровский читал какую-то бумагу во время расстрела), но и заявление одного из непосредственных убийц – Г. П. Никулина:
«Он (приговор. – Ю. Ж.) был сказан на словах тут. Нет, на словах… так очень коротко»[244].
На вопрос же М. М. Медведева о возможном отсутствии данного документа вообще, Г. П. Никулин пояснил:
«Нет. Там, может быть, в Президиуме документ, может быть, и был. А здесь, у нас на руках не было»[245].
И это справедливо. Ибо рассчитывать, что сообщение о расстреле будет для приговорённых полной неожиданностью (а именно на это Я. М. Юровский и делал свою главную ставку!) и в то же самое время держать в руках официальную бумагу, было бы не только неосмотрительно, но и к тому же неудобно. И в самом деле – ведь не попросишь же у осуждённых обождать минутку для того, чтобы отложить или же передать кому-нибудь на время подержать сей важный документ… Держать же при себе – тоже глупо. А вдруг ещё помнётся или, того хуже, – запачкается кровью…
Не говорит о какой-либо бумажке в руках Я. М. Юровского и М. А. Медведев (Кудрин). И причём не только на страницах своей неопубликованной рукописи[246], но и в «предсмертных воспоминаниях», надиктованных им сыну, что только лишний раз подтверждает всё сказанное Г. П. Никулиным.
Но, как бы там ни было, факт остаётся фактом – 10 человек, убитых в эту ночь вместе в Государем, пали жертвой не только абсолютного беззакония, но и полного произвола уральских властей, творящих таковой в угоду собственному изуверству.
Поначалу смысл сказанных Я. М. Юровским слов не дошёл до Государя, так как Он в тот момент, обратясь лицом к Государыне, перебрасывался с Ней короткими фразами на английском языке. Посему, обернувшись к Я. М. Юровскому, Он переспросил: Что? Что?
Из воспоминаний М.А. Медведева (Кудрина):
«Женские крики – Боже, мой! Ах! Ох!
Николай II быстро:
– Господи, боже мой! Господи, боже мой! Что ж это такое?!
– Так нас никуда не повезут? – спрашивает глухим голосом Боткин»[247].
(Несмотря на то, что данный эпизод был изложен М. А. Медведевым (Кудриным) в, безусловно, патетическом, свойственном многим подобным мемуаристам тоне, он всё же весьма ярко передаёт настроение людей в последние минуты их жизни.)
Не ожидая подобного поворота событий, Я. М. Юровский был вынужден повторить свои слова вновь.
А чтобы глубже понять весь трагизм сложившейся ситуации, обратимся ещё раз к книге Э. С. Радзинского:
«Переспросил» – и «более ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.
Но царь сказал еще несколько слов… Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.
Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но этого не забыл[248]. И даже иногда об этих словах рассказывал.
Из письма А. Л. Карелина (Магнитогорск): «Помню, Ермакову был задан вопрос: “Что сказал царь перед казнью?” “Царь”, – ответил он, – сказал: “Вы не ведаете, что творите”».
Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее – этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя – Сергея Александровича. Царь повторил их»[249].
А после этих слов Государя могло произойти следующее.
С трудом веря услышанному, Государыня и три Её Дочери (Великие Княжны: Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна и Мария Николаевна), не дожидаясь когда комендант повторит сказанное, стали перемещаться со своих мест в сторону своих близких: Государя и Наследника. На прежних же своих местах оставались лишь слуги и оцепеневшая от страха Великая Княжна Анастасия Николаевна.
«В это время поднялся между ними плач, один другому бросались на шею…»[250].
Кроме того, агония несчастных женщин не могла не усилиться из-за того, что, несмотря на изначальную договорённость убийц выстрелить по своим жертвам одновременно, их планы, что называется, были спутаны М. А. Медведевым (Кудриным), который, опередив остальных на какие-то секунды, на глазах у всех первым выстрелил в Государя. Ибо он, попросту, не стал дожидаться, когда Я. М. Юровский до конца повторит всё сказанное им прежде, прекрасно понимая, что судьба более уже никогда не предоставит ему такой уникальной возможности «вписать своё имя в историю».
Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):
«Юровский хочет ему (Е. С. Боткину. – Ю. Ж.) что-то ответить, но я уже спускаю курок своего “браунинга” и всаживаю первую пулю в царя. (…) На моём пятом выстреле Николай II валится снопом на спину»[251].
Два последних патрона, остававшихся в магазине его пистолета, М. А. Медведев (Кудрин), без сомнения, разряжает в кого-то из оставшихся пока ещё в живых жертв.
Из письма А. Г. Кабанова М. М. Медведеву:
«Тот факт, что от пули Вашего отца умер царь, это тогда знали все работники УОЧК, и когда УОЧК переехала в Вятку, работники УОЧК говорили, что царя застрелил Ваш отец»[252].
Вспоминает М. М. Медведев:
«Царя убил отец… Как я уже говорил, у них было договорено, кто в кого стреляет. Ермаков – в царя. Юровский взял царицу, а отец – Марию. Но когда они встали в дверях, отец оказался прямо перед царем. Он никогда не видел его так близко. И сразу, как только Юровский повторил последние слова, отец уже их ждал и был готов, и тотчас выстрелил. И убил царя. Он сделал свой выстрел быстрее всех… Только у него был “браунинг”. У “маузера”, “нагана” и “кольта” надо взводить курок, и на это уходит время. У “браунинга” – не надо»[253].