— О боже, — прошептал Нката.

Линли был вполне согласен с констеблем.

Соблюдая ритм исполняемого григорианского песнопения, группа мужчин в собачьих ошейниках следовала на поводках по залу за свирепого вида дамочками в черных эластичных корсажах, кожаных джи-стрингах[62]и высоких облегающих сапогах. Пожилой господин в нацистской форме проделывал что-то с яичками обнаженного молодого мужчины, прикованного наручниками к черной кирпичной стене. А женщина, истязаемая на соседнем пыточном ложе, корчилась и кричала: «Еще! Еще!» — в то время как клубящаяся паром жидкость изливалась из оловянного кувшина на ее обнаженные груди и промежность. На одном из клубных столов стояла в эротичной позе растрепанная блондинка в блестящем жилете, перетянутом на талии поясом, а мужчина в кожаной маске и серебристом джи-стринге облизывал языком шпильки ее лакированных туфель. Вся эта деятельность происходила в укромных уголках, нишах или на открытых местах, а набор маскарадных костюмов и аксессуаров, предлагаемый в прокате данного заведения, похоже, удовлетворял самым прихотливым интересам любого члена клуба, начиная от любителей красной кардинальской сутаны до приверженцев ременной плетки, так называемой кошки-девятихвостки.

Маявшийся рядом с инспектором Нката вытянул из кармана белоснежный носовой платок и быстро промокнул им лоб. Линли пристально взглянул на него.

— Для человека, который в свое время устраивал поножовщину в Брикстоне, у вас слишком тонкая кожа, Уинстон. Давайте-ка послушаем, что скажет нам Хлыст.

Нужный им человек, казалось, совершенно не обращал внимания на то, что происходит в клубе. Он упорно не замечал присутствия детективов, пока наливал в шейкер шесть мерных рюмок джина, добавлял к ним вермут и несколько капель сока из банки зеленых оливок. Завернув крышку шейкера, он начал потряхивать его и только тут соизволил наконец взглянуть в их сторону.

Когда очередной луч вращающегося света упал на стойку бара, Линли понял, откуда произошла кличка бармена: рваный шрам тянулся от его лба через веко и ниже, прорубив на лице полосу, избавившую его от кончика носа и половины верхней губы. Этому человеку скорее подошло бы прозвище Резаный, поскольку шрам наверняка остался ему в наследство от чьего-то ножа. Но его несомненно устраивало нынешнее прозвище, созвучное с делами клуба. Слово «Хлыст» как бы намекало, что его увечье получено им сознательно и умышленно.

Прищуренный взгляд Хлыста устремился не на Линли, а на Нкату. Резко крутанув шейкер, бармен процедил:

— Твою мать! Мне следовало прикончить тебя тогда, Демон. Идея выкупа оказалась полной туфтой.

Линли с любопытством глянул на констебля.

— Вы что, знакомы друг с другом?

— Мы… — Нката явно подыскивал деликатный способ донести информацию до своего старшего офицера. — Мы встречались разок-другой на полях неподалеку от Уиндмилл-Гарденс. Давно это было.

— Видимо, выпалывали одуванчики с грядок латука, — сухо заметил Линли.

Хлыст хмыкнул.

— Мы действительно занимались кое-какой прополкой, — сказал он и повернулся к Нкате: — Мне всегда было любопытно, до чего доведет тебя рукоблудие. Можно было предположить что-то в этом роде.

Шагнув в их сторону, он пристально взглянул на лицо Нкаты. Его покалеченная верхняя губа вдруг растянулась в неком подобии улыбки.

— Ах ты, гад! — воскликнул он, разразившись счастливым хриплым смехом. — Я так и знал, что пометил тебя в ту ночь. Я клялся всем направо и налево, что та кровь была не моя.

— Да, ты пометил меня, — благодушно согласился Нката, потрогав шрам на щеке. Он протянул руку. — Как поживаешь, Девей?[63]

— «Девей?» — удивился Линли.

— Хлыст, — поправил бывшего противника Девей.

— Ладно, пусть будет Хлыст. Ты завязал? Или как?

— Или как, — ответил Хлыст, опять осклабившись. Он пожал протянутую Нкатой руку. — Да-а, Дем, я был чертовски уверен, что пометил тебя тогда. Круто ты, парень, орудуешь перышком. Если не верите, гляньте, как он мне испоганил фотографию. — Последняя фраза относилась к Линли, но потом он вновь повернулся к Нкате. — Зато моя бритва всегда была самой быстрой.

— Не спорю, — сказал Нката.

— А что вашей братии понадобилось от Шелли Платт? — ухмыльнулся Хлыст. — Обычно она тут никому не нужна.

— Нам надо поговорить с ней об одном убийстве, — сказал Линли. — Николь Мейден. Вам знакомо это имя?

Хлыст поразмыслил над этим, разливая мартини по четырем стаканам, стоящим на подносе. Оттягивая ответ, он наколол на зубочистки по паре зеленых маслин и плюхнул по штуке в каждый коктейль.

— Шейла! — крикнул он. — Все готово.

И когда официантка в ажурном купальнике, не скрывающем, а скорее выставляющем напоказ все ее прелести, покачиваясь в сапогах на платформе, подгребла к стойке, бармен пододвинул к ней готовый поднос и вернулся к разговору с детективами.

— Мейден — знаменитая фамилия в подобных заведениях. Я бы запомнил. Но нет. Такой девушки что-то не припоминаю.

— А вот Шелли наверняка помнит. В общем, эта Мейден убита.

— Шелли не убийца. Шлюха — это точно, и характерец взрывной, чисто кобра. Но насколько я слышал, до членовредительства она не доходила.

— И тем не менее нам хотелось бы побеседовать с ней. Как я понимаю, она завсегдатай в вашем клубе. Если сейчас ее здесь нет, то, вероятно, вы сумеете подсказать нам, где найти ее. Я не думаю, что вам захочется терпеть наше присутствие до ее прихода.

Хлыст мельком глянул на Нкату.

— Он всегда так изъясняется?

— С рождения.

— Твою мать! То-то ты подзабыл все свои словечки.

— Да, удалось, — сказал Нката. — Так ты поможешь нам, Дев?

— Хлыст.

— Хлыст. Извини.

— Ладно, помогу, — согласился Хлыст. — По старой памяти, ради наших давних похождений. Но вы ничего не слышали от меня. Заметано?

— Будь спок, — сказал Нката, доставая изящную записную книжку в кожаном переплете.

Хлыст ухмыльнулся.

— Боже всемогущий, так вы законные легавые?

— Да уж, приятель, лучше попридержи язык.

— Твою мать! Демон Смерти заделался копом! — Он хохотнул. — Шелли Платт промышляет на улицах в районе станции метро «Эрлс-корт». Но днем вы ее там не найдете. У нее в основном ночная смена, а днем она отсыпается в своей берлоге.

Он продиктовал адрес.