Я томился в ожидании всю эту долгую дорогу к городу. Войска мальчика-солдата, закутанные в тяжелые меха, с трудом продвигались по рыхлому снегу, вытянувшись позади нас длинной муравьиной цепочкой. Гернийская пехота, с неуместной гордостью подумал я, не обратила бы лишнего внимания на подобный переход, но для спеков это оказалось новым и неприятным опытом. Ночная тьма, глубокий снег и гнетущий холод быстро остужали их боевой пыл.

Мальчик-солдат сомневался, все ли его войско сумеет пройти до конца этот последний участок пути, но потом решил, что думать об этом не стоит. У людей, дошедших с ним сюда, были на то свои причины: одни мечтали о мести гернийцам, другие надеялись уничтожить Геттис и остановить танец Кинроува, третьи, по молодости лет, полагали, что им предстоит захватывающее приключение. Если кто-то вдруг решит повернуть обратно, он ничем не сможет этому помешать. Все здесь были добровольцами, ведь у спеков нет способа заставить человека заниматься чем-то месяц, не говоря уже о годе. Я вновь предположил, что мальчик-солдат пытается привить спекам гернийский подход, чуждый их культуре. Думаю, он почувствовал эту мою мысль.

— Это необходимо — мрачно подумал он. — Чтобы сражаться с бессердечным и злобным врагом, мы должны перенять его стратегию. Мы должны принести в Геттис ту войну, которую они узнают. Всякий, кто уцелеет сегодня и сумеет выжить дальше, должен рассказывать о спеках, ведущих кровавую и безжалостную войну против всех гернийцев. Так должно быть. Мне это не нравится. Но я доведу дело до конца.

Я не ответил ему, изо всех сил подавляя лишние мысли о городе, форте или Спинке с Эпини. Я старался унять беспокойство о том, прислушался ли Спинк к моим словам. Мальчик-солдат не должен заподозрить, что Геттис предупрежден. Если я буду терзаться страхами и надеждами, он может проникнуть в мои мысли. Я сомневался, многое ли сумею спрятать от него, если он будет настроен решительно.

Утес уверенно, даже охотно шагал вперед через холод и тьму. Должно быть, он узнал эти места и теперь мечтал о теплой конюшне и доброй порции овса. Мы продвигались вперед: колонны тащились следом, напоминая скорее вереницу каторжников, чем войско на марше. Стоял такой мороз, что сухой рассыпчатый снег скрипел под сапогами. Когда мы добрались до более утоптанной части дороги, наше продвижение слегка ускорилось.

Стоило Геттису показаться вдали, как воины чуть оживились. Слышались приглушенные похвальбы и жестокий смех молодых людей, предвкушающих резню. Даже в столь поздний час в городе, раскинувшемся вокруг стен форта, светилось несколько желтых огоньков. Сам Геттис, тихий и недвижный, глубоко спал, и мое сердце сжалось. Предупреждение осталось без внимания. Я не видел ни лишних часовых на стенах, ни пылающих факелов — никаких признаков того, что форт в большей степени настороже, чем обычно. Замысел мальчика-солдата осуществится. Он вырежет жителей Геттиса во сне.

Мальчик-солдат кратко переговорил с Дэйси и сержантами, освежая в их памяти детали плана. Он напомнил им про тишину, скрытность и согласованность. Дэйси возьмет на себя город, пока мальчик-солдат попытается провести людей в форт. Воинов разбили на пары, каждая из которых должна была найти и поджечь собственную цель. Дэйси прикоснулась к каждому факелу и стрелам с плетенками, связывая их магией; когда придет время, она их воспламенит. Она прекрасно владела огненным колдовством и, несмотря на все железо Геттиса, рассчитывала, что справится со своей задачей. У каждого из лучников-поджигателей была своя мишень, мальчик-солдат хотел сжечь сторожевые башни. Остальные воины займутся первыми этажами зданий, а потом примутся убивать тех, кто выбежит наружу, спасаясь от огня. По его замыслу пожары вспыхнут одновременно в стольких местах, что гарнизон с ними не совладает. Если магия Дэйси не сработает, воинам придется положиться на горшочки с углями, которые они с собой захватили. Такой способ не позволит поджечь одновременно много зданий, но мальчик-солдат рассчитывал, что и этого должно хватить.

В заключение он напомнил всем, что они встретятся в конце Королевского тракта. Когда все были готовы, он кивнул, пожелал воинам удачи, и силы разделились. Отряд Дэйси рассредоточится, чтобы просочиться в город со всех сторон. Их целями станут жилые дома, постоялые дворы, бордели, склады и магазины.

Мальчик-солдат отправится вперед, чтобы снять часового у ворот. Как только путь будет свободен, его отряд хлынет внутрь и рассредоточится, готовя факелы, чтобы поджигать здания, и оружие, чтобы убить всякого, кто высунется оттуда во тьму и холод. Сам он запалит конюшни: как только его воины увидят там пламя, они расправятся с намеченными им целями и вернутся к нему.

Еще до того, как мы подошли к окраинам Геттиса, Дэйси и ее люди растворились в ночи. Мальчик-солдат остановился и шепотом отдал последние распоряжения. Его воины тоже слились с тенями. Вскоре он поехал дальше, в одиночестве — съежившийся от холода путник на крупной лошади. Улицы вокруг нас оставались пустыми. Он дождался того часа, когда даже таверны закрываются на ночь, а их хозяева гасят фонари. Широкие копыта Утеса почти неслышно ступали по заснеженной мостовой. Я почувствовал себя призраком, вернувшимся на место собственной гибели, когда мы неторопливо миновали знакомый перекресток. Холод ночи не шел ни в какое сравнение со стужей, охватившей мое сердце, когда я проезжал его.

— Вот я и не понимаю, почему ты считаешь, что чем-то им обязан. Здесь бы тебя и убили, не убереги тебя магия народа. Но ты все еще считаешь себя одним из них. Я-то думал, ты будешь жаждать отмщения.

Я не нашелся, чем ему ответить, и потому смолчал. Почему я не испытываю ненависти к этим людям? Возможно, дело в том, что я слишком хорошо их знал. Я прекрасно понимал, что за страхи объединили ту толпу и какие силы способны превратить достойного человека в животное. Следует ли навеки осудить человека за то, что он сделал одной безумной ночью? Останется ли он хорошим солдатом, каким прожил пятнадцать лет жизни, или бездумным соучастником убийства, которым пробыл лишь час?

Я отбросил эти бесплодные размышления. Возможно, я действительно мягкотел и малодушен, как полагали мальчик-солдат с моим отцом. Возможно, весь мой гнев и жажда мщения ушли мальчику-солдату, а мне осталось лишь усталое понимание людей, пытавшихся меня убить.

За нами следовал немалый отряд, но, даже зная о них, я не мог расслышать ни звука. Если спеки в чем-то и преуспели, так это в умении подкрадываться незаметно.

Мальчик-солдат подъехал к воротам. В холодной тихой ночи рядом с будкой часового ровно горел факел. Должно быть, сам страж задремал в тесном укрытии, скорчившись у пузатой печурки. Я чуял слабый запах дыма, а близость железа пощипывала кожу мальчика-солдата, словно легкий солнечный ожог. В тени внутри будки кто-то заворочался, и часовой выбрался наружу с ружьем наперевес.

— Стой и назовись! — крикнул он.

Темнота и холод поглотили его оклик, словно тот не имел ни малейшего значения.

Мальчик-солдат придержал Утеса и воззрился на стража сверху вниз. Улыбнулся. Часовой посмотрел мне в глаза, покосился на коня и снова вскинул взгляд. Когда его лицо вновь запрокинулось вверх, оно побелело куда сильнее, чем могло бы от холода, а челюсть его отвисла.