«Мак! Идентифицируй местность».

«Данная местность не идентифицируется».

14.40…

14.51…

15.02…

15.13…

15.24…

15.35…

Повинуясь указаниям доктора Макробера, пульсирующий зайчик орбитальной станции Хубу поплыл по голографической развертке над каменистой пустыней Сирия, над скалами Дедалия, над землей Сирен, зализанной пылевыми бурями.

14.40…

14.51…

15.02…

Провал Эллады, столовые горы Непентес.

15.13…

15.24…

15.35…

Каждой цифре на развертке соответствовало определенное место.

Так все без исключения человеческие жизни, от самых неудачливых до самых счастливых, занимают свое место в единой бесконечной реке времени. Какие бы течения ни возмущали реку, сужается она или напротив далеко выходит из берегов, каждая человеческая жизнь встроена только в одну, определенную часть реки. От этого мыса и до того… От этого поворота до той отдаленной горы, едва просматривающейся в тумане… Одна жизнь зарождается на тихом плесе и там же заканчивается через какой-то десяток лет, течение даже не успевает вынести ее на быстрину, другая жизнь сразу попадает в стремнину. Но все — самые неудачливые, самые счастливые, инертные и активные, ничтожные и величественные — всегда врезаны в совершенно определенную часть времени; никакая сила не переместит тебя из будущего в прошлое или наоборот… Не исключено, что состояние лиценциатки Иры Летчик каким-то образом связано с тем, что происходит или происходило совсем недавно в закрытых лабораториях подземных метановых заводов…

Доктор Макробер внимательно следил за орбитой станции. Возможно, что-то случилось, когда она проходила над землей Сирен или над землей Темпе. Доктора У Пу не случайно прозвали доктором Время, и это ведь он появился на Хубу после высадки лиценциатов на Марс. Он наблюдал Иру Летчик, он понимал, что с каждым возвращением из своих снов у лиценциатки все больше и больше сил будет уходить на попытки вспомнить. Не появись доктор У Пу на станции Хубу, это выглядело бы странно, как если бы доктор Макробер не появился на новой, пусть даже самой ничтожной Делянке Сеятеля. Войсеры считают меня гончей, несущейся по следам Сеятеля, но и доктор У Пу — такая же ищейка, только бежит с другой стороны. Может, в неутомимом преследовании мы уже тыкались мордами в ногу Сеятеля…

Два контейнера смоллет. Как предугадать, что выйдет когда-нибудь из микроскопических капелек и пирамидок, не всегда правильно преломляющих свет? В сгущениях остывающей Вселенной, в протопланетных ее облаках в том или ином виде уже существовали вода, металлы, приемлемые температуры и, само собой, сложные органические молекулы — производные метана и этана, сейчас не формирующиеся на Земле. Разумная жизнь этапна и преемственна — только такой взгляд может приблизить нас к пониманию смоллет, к пониманию всего, что связано с положением и развитием жизни во времени и пространстве. Странствуя по Вселенной, смоллеты рано или поздно попадают в благоприятные для них области. У Сеятеля красивые следы. До того как человек стал человеком, его предки сменили миллионы личин, пробились через чудовищные эпохи злобы и боли, а смоллеты?

Был ли выбор у Сеятеля?

2.

«Квак твои дела?»

Девочка нисколько не удивилась.

Атриум заперт изнутри? Но ведь со стороны снов никто и не думал запираться.

Ох, Сеятель, сделай так, чтобы доктор Микробус всегда оставался таким растрепанным! Рубашка сползла с плеча девочки, и он опять увидел след ожога.

«Ты часто встречаешься с лиценциатами?»

«Они дикие, — засмеялась Ира Летчик. — Они как звери!»

Зачем с такими встречаться? Когда понадобится, они набегут сами.

«Почему ты назвала лиценциатов зверями?»

«У них звериные привычки».

«И у Котопахи?»

«Без разницы».

Она действительно не видела разницы — Котопаха или кто другой. Нельзя одновременно быть на Марсе и на орбитальной станции — это противоречит условиям эксперимента. Но разве настоящий эксперимент ограничен какими-то рамками?

«Мне всех жалко».

Она, правда, жалела.

«Мне кажется, мы…»

«…уже разговаривали?» — закончил он.

Девочка обрадовалась: «Наверное».

«Можешь вспомнить, о чем?»

«Никак не могу».

«А ты соберись».

«Я пытаюсь».

«Ладно, — рассмеялся доктор Макробер. — Все-таки главное — определить проблему».

«Если вы о моем здоровье, то проблема не во мне».

«Сможешь объяснить?»

«Разве вы не знаете?»

13+. Невыносимый возраст.

«Только догадываюсь, — засмеялся он. — Например, ты не отключила виртуальный альбом. Друзья собрали тебе хорошую коллекцию. На Марсе тоже останется след, да? Ты договорилась о чем-то таком с лиценциатами? Тебе хотелось бы побывать везде? — Доктор Макробер не дал ей ответить. Он отчетливо видел каждый не произнесенный ею вслух ответ. — А как ты определяешься? Вот эта огненная пашня, скажем…»

Он взглядом указал на пятно ожога: «Кажется, ты легко отделалась».

Она покраснела и одернула рубашку.

«Ты бываешь в этом огне?»

Она повела плечом.

«Ты там одна?»

«Нет».

«А кто еще?»

«Котопаха».

«А я?» — не удержался он.

«Вас там совсем нет».

«Это… будущее?»

«Нет».

«А что?»

«Другая история».

«Но это как будущее?»

«Я не знаю».

«Тебе там нравится?»

«Там тепло…»

«Но это не сон? Ты не боишься, что навсегда останешься в той истории?»

«Не знаю. Я еще не умею делать выбор».

«Что-то мешает?»

«Не знаю», — повторила она. «Ты пытаешься что-то вспомнить?»

Она не ответила. Молчала, наклонив голову.

«А доктор У Пу? — спросил он. — Такой плешивый и маленький? Он там появляется?»

Лиценциатка с сомнением оглядела атриум: «Иногда я забываю то, чего не хочу помнить».

«Но день, когда лиценциаты прибыли на станцию Хубу, ты явно помнишь?»

«Конечно. Могли бы не спрашивать. — Лиценциатка вновь обрела уверенность. — В памяти Мика все расписано по секундам. Он не упускает ни одного события, произошедшего на борту. Он даже потребовал справку о перенесенных страданиях, когда Рупрехт и Глухой выбросили его за борт. Ужас, как весело».