Сын генерала Дюма конечно же использует тюремное заключение отца в крепости Таранто как основу для описания мытарств главного героя «Графа Монте-Кристо» Эдмона Дантеса, брошенного в одиночную камеру по ложному обвинению. Подобно Дюма, Дантес сойдет на берег с корабля, ожидая, что его жизнь изменится к лучшему, но вместо этого станет пешкой в чужих заговорах и планах, которые не имеют к нему никакого отношения, и окажется под замком в средневековой тюрьме-крепости – без надежды на суд и без возможности сообщить кому-либо во внешнем мире о своей участи. Но мучения Доломье в мессинской цитадели будут иметь столь же важное значение для романа: Доломье превратится в аббата Фариа, мастера на все руки, который по ошибке выроет подземный ход в камеру Эдмона и подружится с ним. Аббат обучит Эдмона тайнам науки, философии, религии и фехтования, а также передаст ему карту острова сокровищ, которые сделают его богатым.

Подобно Доломье, Фариа подбадривает себя, записывая свой научный шедевр углем на найденных предметах. «Когда вы придете ко мне[1020], – говорит Фариа Эдмону, – я покажу вам целое сочинение, плод мыслей и изысканий всей моей жизни… В то время я не подозревал, что буду составлять его в стенах замка Иф». Он пишет часть трактата на одной из рубашек, а в качестве пера использует щепку, покрытую сажей, «растворенной в вине, которое мне дают по воскресеньям; и, заверяю вас, лучших чернил и желать нельзя. Для важных заметок, которые должны бросаться в глаза, я накалываю палец и записываю факты, достойные особого внимания, кровью».

* * *

В архивах города Таранто я обнаружил документ от 8 мая 1799 года, где говорится, что Дюма и Манкура следует держать взаперти в крепости до тех пор, пока не представится возможность переправить их «Его преосвященству кардиналу[1021]Д. Фабрицио Руффо, слуге Его величества Фердинанда IV, да благословит его Господь во веки».

Приказ, обрекающий Дюма и Манкура на неопределенно долгое тюремное заключение без суда и следствия, написан синими чернилами характерным для восемнадцатого столетия затейливым почерком с завитками, росчерками и точками над буквами. Однако в процессе поисков известий о генерале Дюма я к тому моменту полностью излечился от стремления видеть какие-либо романтические ассоциации между умением красиво писать птичьим пером и способностью быть человечным.

Текст распоряжения занимает семь страниц. Суть же состоит в том, что «командир Пятой и Шестой дивизиями христианских войск Неаполитанского королевства» – Армии Святой Веры – приказывает передать двух французских генералов «прославленному рыцарю сэру Джамбатисте Терони, военному командиру королевской крепости». В качестве свидетелей подписались многие представители местного дворянства, чьи имена отсылают нас к эпохе Средневековья, но среди них затесались и представители неблагородных сословий, вроде местного адвоката, занимавшегося сделками с недвижимостью.

Все эти люди подтвердили, что 13 мая пленники были здоровы, но, поскольку в Таранто не имелось других мест для надежного их содержания, они будут «препровождены в крепостную башню… с хорошей охраной, вместе с ними – один из их слуг, также француз, которому милостиво позволено служить им». (Даже самому злодейскому тюремщику, особенно если он работал на стороне Церкви и Короля, не могло и в голову прийти лишить дворянина его лакея.)

Итак, в полном соответствии со всеми этими чернильными завитушками, Дюма перевели в камеру в крепости, где он спал на соломе[1022], брошенной на каменную скамью. Зимой сквозь единственное крошечное окно с железной решеткой в помещение проникали холод и сырость. Охранники держали Дюма и Манкура порознь, но разрешали им ежедневно видеться под надзором. «Мы были вынуждены потратить все оставшиеся деньги и продать все наши вещи, чтобы оплатить скудное питание, – будет вспоминать Дюма. – Нам также пришлось самим снабжать себя всем необходимым» для долгой жизни и выживания в тюрьме.

В первые недели тюремщики часто оставляли двери в камеры Дюма и Манкура незапертыми, поскольку они вели в прекрасно охраняемый внутренний двор. Побег оттуда считался невозможным. Я осмотрел камеру, где предположительно держали Дюма (крепость Таранто сейчас находится в собственности военно-морского флота Италии). Расстояние от внутреннего двора до внешних стен с большим количеством широких каменных парапетов и сторожевых башен, похоже, подтверждает мнение о невозможности побега.

Камера оказалась больше, чем я ожидал, и это каким-то образом усиливало ощущение обреченности, которое охватило меня, даже несмотря на то что вместе со мной находилась группа веселых, элегантных офицеров итальянского флота, одетых в безупречно белую форму. Она могла бы быть кладовой (именно в таком качестве она и используется сейчас), но адмирал указал на маленькое окошко в стене с решеткой из толстых, ржавых железных прутьев: «Вот откуда мы знаем, что это камера». Окно выходило во внутренний двор, и единственное, что Дюма мог видеть из него, помимо серых камней, были его охранники-санфедисты, вооруженные откупоренными бутылками красного вина и разнородным трофейным оружием. Адмирал показал мне пару ржавых пуговиц, украшенных символами Французской Республики 1796 или 1797 года. «Мы нашли их[1023]в одной из соседних камер… может, они принадлежали Дюма?»

Узникам тоже разрешалось пить вино, если они могли за него заплатить, как и любые другие спиртные напитки, которые посчастливится раздобыть охранникам. Пища подавалась нерегулярно и часто состояла лишь из сухого печенья, хотя раз в неделю бывала рыба, пойманная в местных водах. Все зависело от настроения стражников. Иногда они позволяли пленникам мыться в старой металлической бочке.

Каждый день узники имели право на одну прогулку по двору, при этом им нельзя было выходить за пределы очерченной зоны площадью в 25 квадратных метров. Этот «моцион» имел жизненно важное значение для Дюма – атлета и любителя жизни на свежем воздухе, поскольку позволял поддерживать хотя бы какое-то подобие психологического, если не физического, здоровья. Но главное, что не давало ему пасть духом, была мысль о том, что он вот-вот очнется от этого кошмара, невероятная ошибка будет исправлена и он сядет на быстроходный корабль, следующий в Тулон, где найдет хорошего скакуна, проедет через всю Францию и окажется в Вилле-Котре со своей семьей.

Каждый раз, когда тюремщик приносил еду, Дюма требовал встречи с командиром крепости. Маркиз де ла Скьява пока так и не посетил ценных узников. Дюма знал, что этому должно быть объяснение. Возможно, кардинал прислал приказ, чтобы его и Манкура держали в максимальной изоляции.