Оглядывая верхушки близстоящих деревьев, Михаэль обнаружил еще нескольких шимпанзе. Они тоже начали медленно спускаться вниз, не сводя глаз с непрошеного гостя и не издавая ни единого звука. У одной самки на животе висел детеныш. Личико у него было совершенно белое, в то время как все взрослые особи были чернолицыми. Все они исчезли в кустарнике, и Михаэль слышал, как они там «хозяйничают». Тогда он решил пометить дерево, на котором видел шимпанзе, и, чтобы пробраться к нему, стал прорубать себе секачом проход сквозь колючие вьющиеся растения и лианы. Причем все это достаточно шумно и бесцеремонно. Он сделал ножом зарубку на дереве и стал высматривать в его кроне спальные гнезда обезьян. Вдруг в нескольких метрах от него что-то зашевелилось. Михаэль был скрыт толстым стволом дерева и, осторожно выглянув из-за него, обнаружил старую самку с подростковым, уже чернолицым, детенышем на спине. Их отделяло всего каких-нибудь четыре метра (Михаэль потом специально измерил это расстояние), но самка его не видела. Зато видел детеныш, который, выпучив свои круглые глазки, уставился на незнакомца. Было ему года три, примерно столько же, сколько нашей самочке-шимпанзе Катрин, которая жила в то время у нас в квартире. Когда эта пара направилась к кустарнику, Михаэль не мог отказать себе в удовольствии и издал «крик предупреждения», принятый у шимпанзе: «Ух, ух!» Малыш немедленно ответил, а мамаша обернулась, посмотрела недоуменно на моего сына и скрылась в кустарнике. Сама она при этом не издала ни звука.

Михаэль простоял там еще с четверть часа и слышал, как обезьяны продолжали шуршать и хрустеть ветками в кустарнике. Они не уходили далеко от облюбованного места. Михаэль насчитал семь или восемь взрослых особей, и казалось, его появление не слишком-то их напугало. Просто помешало есть. А вот Михаэль от волнения забыл о том, что надо снимать!

Так что нам оставалось только строить новые планы и продолжать рыскать по лесу в поисках обезьян.

На следующий день нам удалось разыскать спальные гнезда этой группы. Их оказалось семь штук, и расположены они были на высоте от шести до двадцати двух метров над землей. Сооружались они в кронах деревьев путем заламывания и сгибания веток с густой листвой. Получалось нечто вроде пружинящего ложа. Часто ветви, на которых оборудовалось такое «гнездо», были на удивление тонкими. Непонятно даже, как они могли выдерживать тяжесть такого мощного животного.

Я подсадил Михаэля на дерево, и он залез на высоту двенадцати метров. А мы внизу срубили тонкое деревце, срезав ветки, изготовили из него шест, прикрепили к нему фотоаппараты и таким способом доставили Михаэлю наверх. Так что он сумел снять эти гнезда на пленку из самой непосредственной близи.

Поскольку листья на надломленных ветках уже наполовину засохли, гнезда, по всей видимости, были двух-трехдневной давности; следовательно, предыдущей ночью в них никто не спал. Ведь известно, что шимпанзе устраивают себе каждый вечер новые спальни.

Мы уже и раньше ломали себе голову над тем, каким образом шимпанзе производят свой знаменитый барабанный бой. Через несколько дней нам и это удалось узнать: мы обнаружили ствол упавшего дерева со множеством протоптанных к нему обезьяньих тропинок. Ствол был подгнивший и изнутри абсолютно полый; а посредине, там, где при ударе звук получался особенно гулким, кора оказалась совершенно содранной и дерево отполировано до блеска множеством обезьяньих ног: обезьяны отбивают дробь именно ногами. Пристрастие к барабанным концертам и вообще ко всякому шуму мы наблюдали у шимпанзе еще у себя дома.

Мы продолжали следить за тем, из каких районов леса чаще всего раздаются крики и перебранки. В один прекрасный день мы решили покончить с этим бесконечным и безрезультатным прочесыванием леса и просто уселись после обеда поблизости от «барабанного дерева», выбрав для этой цели свободный от муравейников клочок земли. Лианы и ветки, загораживающие видимость, были заранее заботливо вырублены, так что площадка с «барабаном» была у нас как на ладони. Мы знали, что обезьянье семейство держалось в этом участке леса уже несколько дней подряд, появляясь в послеобеденное время, часа в четыре. Мы привели свои камеры в боевую готовность, а боя прогнали, потому что он все время хихикал и вообще не мог ни минуты посидеть спокойно. А сами набрались терпения и принялись ждать, отдав себя на съедение всяческой мошкаре, которая нас нещадно жалила и кусала. Когда сидишь вот так неподвижно, минуты тянутся безумно медленно…

И тут они появились.

Самка с детенышем, затем могучий самец. Каждое дерево, на которое он влезал, дрожало и качалось. Добравшись до развилки ветвей, он садился на крепкий поперечный сук и начинал поводить плечами из стороны в сторону, а шерсть на нем при этом становилась дыбом. Таким способом вожаки стай демонстрируют силу и «атлетическое сложение», запугивая этим окружающих и внушая уважение к своей особе. Затем он начинает кричать. Сначала один за другим следуют несколько коротких криков, которые затем становятся все чаще и громче, пока наконец не сольются в душераздирающий, пронзительный визг. Все дерево при этом начинает ходить ходуном.

Нам ни разу не удалось увидеть одновременно больше двух обезьян, и то при невыгодном освещении, в полутьме, наполовину закрытых листвой. При этом у нас было такое ощущение, что и они нас прекрасно видят. Но мы не заметили, чтобы они испугались. А раньше шимпанзе просто предпочитали уходить от нас, когда мы, шумно орудуя секачами, прочищали себе дорогу через чащобу.

Таким образом нам тогда удалось, наверное впервые в мире, заснять беснующегося самца-шимпанзе в его естественной обстановке, на его африканской родине. Пленку мы проявили прямо в тот же вечер, признаюсь, с трепетом душевным — вдруг не вышла?

Вместо того чтобы получить эти далекие от совершенства фотографии, мы преспокойно могли бы подстрелить нескольких обезьян, притом безо всяких хлопот, с самого близкого расстояния! Потому что для того, чтобы заснять дикое животное на воле, его недостаточно увидеть. Его необходимо увидеть целиком, да еще при выгодном освещении, успеть поймать его в видоискатель, определить правильное расстояние и установить диафрагму.

Итак, мне пришлось потратить десять дней усилий, лихорадочного ожидания и всяческих треволнений на то, чтобы получить несколько снимков шимпанзе на воле (к тому же не больно-то удачных!). Но именно с тех самых пор снимок любого дикого животного на воле импонирует мне неизмеримо больше, чем череп гориллы, развесистые оленьи рога, львиная шкура или любой другой охотничий