Иван не раз сталкивался с Акинчицем в Берлине в 1938–1941 годах и при встречах, глядя в его неустойчивые глаза, удивлялся его внешней схожести с Бабенко, тем самым Бабенко, которому Солоневичи доверились при подготовке побега из СССР. Акинчиц действовал по той же схеме: задавал внешне невинные вопросы, в «доверительной» форме критиковал правящую верхушку рейха, жаловался на «нечестность» нацистов в отношении истинных патриотов Белоруссии. Он вовсю клеймил «болванов со свастикой вместо мозгов», не понимающих, что Германии, чтобы победить, «нужны надёжные союзники на Востоке». Иван в полемику не вступал, разводил руками, словно давая понять, что сочувствует переживаниям собеседника.

Именно от Акинчица Солоневич узнал, что в июне 1941 года был создан Белорусский национальный центр (БНЦ) и его руководство направило на имя Гитлера меморандум, в котором выражалась надежда на то, что Германия благожелательно отнесётся к стремлению белорусов жить в собственном независимом государстве. По словам Акинчица, с меморандумом ознакомился Розенберг, доложил о его содержании фюреру, но конкретного ответа руководители БНЦ так и не получили.

Партийная головка БНЦ, в которую помимо Акинчица входили Козловский, Степович, Альбин, Арцишевский, Юшневич, Пецукевич и другие, пыталась завоевать доверие нацистов, содействуя, в частности, абверу в подготовке диверсионных отрядов из белорусов, которые находились в лагерях военнопленных после разгрома Польши (около 70 тысяч человек).

Это была идея Акинчица. В ноябре 1940 года он направил в Восточный отдел НСДАП рапорт, в котором предложил использовать военнопленных белорусов в интересах рейха. Надо было внедрить в их головы национал-социалистические идеалы, провести их переподготовку в военных и разведывательных школах и затем наиболее подготовленные кадры перебросить на территорию Советского Союза. Немцы воспользовались предложениями Акинчица. Диверсионные отряды белорусских «наци» приступили к действиям в советской приграничной зоне за несколько дней до начала войны.

Из всех мимолётных бесед с Акинчицем Солоневич сделал ещё один неопровержимый вывод: Гитлер и его окружение намерены использовать сепаратистов для ослабления и расчленения России.

О том, что тучи над ним сгущаются, Солоневич знал ещё с апреля — мая 1941 года. Во-первых, независимый характер и демонстративно патриотические, «прорусские высказывания» писателя давно раздражали нацистов. В 1938–1939 годах он «в частном порядке» прочитал группе немецких офицеров вермахта курс лекций о положении в Советском Союзе. Некоторые из них служили в пропагандистском отделе ОКВ, неплохо говорили по-русски, бывали в России. Они были противниками войны на Востоке, считая, что агрессия приведёт к разгрому Германии. В 1940-м — начале 1941 года Солоневич читал лекции уже полуконспиративно. Аргументы, которые он использовал в своих лекциях, были теми же самыми, что в меморандуме, направленном нацистскому руководству. Но в гестапо сочли, что он ведёт среди офицеров непозволительную «разлагающую работу», подрывает моральный дух военных. Иван не преувеличивал, когда писал: «В Германии я, рискуя виселицей, не сошёл с позиций самодержавия и прочего, что с самодержавием связано».

Во-вторых, до Ивана дошла новость об аресте брата в Бельгии. За ним пришли 22 июня, в день нападения Германии на Советский Союз. Бориса посадили в лагерь «Брейндонк», режим в котором был настолько жёстким, что известия о судьбе заключённых редко просачивались на волю. Брату опять не повезло. Теперь за него взялись немцы, а у них в концентрационных лагерях обходятся без спортивной работы. Послаблений не будет. Видимо, кочующую по эмиграции клевету о тайных связях братьев с ГПУ — НКВД немцы всё-таки «заглотили». Странно, что гестапо не пришло за ним, Иваном, в тот же самый день 22 июня.

К октябрю вермахт захватил значительную часть европейской территории России, вышел на подступы к Москве. В немецком плену оказалось не менее трёх миллионов красноармейцев. Казалось, коммунистический противник был навсегда повержен. Гитлер и его окружение были настолько уверены в победе, что уже не маскировали своих истинных целей в России: уничтожение «родины большевизма» как самостоятельного государства, а русских — как нации. Всё отчетливее проявлялся принципиальный подход устроителей «нового порядка»: разделяй и властвуй! Украинцам, прибалтам, кавказским и другим «нерусским» народам предоставлялись определённые привилегии. Это была своего рода «подачка туземцам», которых планировалось использовать для «сдерживания» русских в послевоенное время.

Оккупационная администрация была в основном сформирована. Нацистская верхушка нуждалась в быстром подтверждении «рентабельности» войны на Востоке. Гиммлер и Розенберг слали своим представителям грозные циркуляры, требуя скорейшего выполнения стратегических установок фюрера по генеральному плану «Ост».

Всё чаще эмигранты в Берлине узнавали о том, что советских военнопленных помещали в загоны за колючую проволоку, не давали им ни воды, ни пищи. Смертность в таких импровизированных «полевых лагерях уничтожения» была чудовищно высокой. Среди пленных можно было найти тех, кто в той или иной форме верил в «освободительную миссию» немцев. У них были свои счёты с советской властью, и они могли стать союзниками немцев в деле ликвидации коммунизма. Однако и к ним была применена голодная удавка. Немцы явно и высокомерно «не нуждались» в русских, и те, довоенные, слухи о нацистских планах массового уничтожения «унтерменшей» не были, как оказалось, «академическим преувеличением» Розенберга и его сотрудников.

Поздней осенью 1941 года, несмотря на ежедневно звучавшие по радио победные марши, Иван Солоневич знал твёрдо: Германия обречена на поражение. Он понимал и то, что война не будет «молниеносной». Известное дело: русские долго запрягают, но быстро ездят. Но что делать ему? Что посоветовать Юре? Как всем им уцелеть в это опасное, непредсказуемое по последствиям военное время? Очевидно одно: он не может врать, кривить душой, подпевать нацистам в дни их кровавого похода против России.

Остаётся единственно возможный вариант поведения: молчание! Если хочешь сохранить свой скальп, нельзя допускать ни одного публично сказанного критического слова в адрес рейха, его лидеров и их самоубийственной политики! Сейчас, в разгар войны, самую невинную критику истолкуют в гестапо как «пораженческие настроения» с соответствующими последствиями. А выжить надо, хотя бы для того, чтобы увидеть крах этой германской авантюры с приобретением «жизненного пространства» на Востоке.

Молчанием встретила русская эмиграция в Германии заявления нацистских лидеров о целях войны против Советского Союза. Розенберг исходил из расовых установок: «Германия не может допустить того, чтобы у неё под боком неорганизованно плодился и размножался народ, стоящий на низшей степени развития и вечно угрожающий поглотить высшую германскую расу». Геббельс был более конкретен в своей передовице в еженедельнике «Дас Рейх», не без вожделения подчёркивая, что война «на тучных нивах востока ведётся германским народом за тот хорошо накрытый стол, который после окончания войны будет в каждой германской семье».

Об умонастроениях русской эмиграции в тот переломный период войны написал Николай Февр: