class="p1">Рид всплеснул руками. Он все больше и больше расстраивался. Или, может, волновался. Возможно, и то и другое.

– Такое редко случалось, и даже когда я пытался пробиться сквозь воспоминания – следовать за ними, – мне казалось, я нырял в пустоту. Там не было ничего. Ни стены, которую можно было бы разрушить. Ни двери, которую нужно открыть, ни замка, который нужно взломать, ни окна, которое нужно разбить. Воспоминания просто исчезли.

Горькие слезы навернулись мне на глаза.

– Узор можно обратить вспять.

– Какой узор? – Рид едва не кричал. Он повернулся ко мне, стиснув зубы и покраснев. – Весь мир, кажется, думает, что я ведьмак – и меня собираются сжечь на костре, так что, вероятно, так и есть, – но я не могу… я не… Не видел я никаких узоров, Лу. Ни единого проблеска золотого, или белого, или гребаного синего. Словно того Рида, которого вы знаете, не существует. Я не он. И не знаю, смогу ли когда-нибудь снова стать им.

Слезы полились по моим щекам. Рид застонал и вытер их, и в глазах у него самого заблестели слезы.

– Прошу, не плачь. Я не могу выносить твоих слез. Мне хочется разорвать мир на части, чтобы остановить их, а я не могу… – Он поцеловал меня, яростно и самозабвенно. – Расскажи мне еще раз. Расскажи мне все. На этот раз я все вспомню.

Рид крепко меня обнял, и я снова все повторила. Я рассказала ему нашу историю: о порезанной руке и забрызганной простыне, о книге под названием «La Vie Éphémère», о походе в театр и на рынок, о храме, труппе, лавке диковин. Я рассказала ему о Модраните, Маскараде Черепов и обо всех мгновениях, проведенных вместе. Обо всех переменах в наших отношениях. О ванне. О чердаке. О похоронах.

Я рассказала ему о магии.

Рид не вспомнил ничего.

Да, его лицо иногда искажалось, но, смирившись с болью, преследуя воспоминания, он находил лишь пустоту.

Постепенно мы поняли, что стражи сменяются каждые два часа – это Рид запомнил без труда – и проверяют нас каждые полчаса. Когда заступил последний дозор, я уже открыто плакала, а Рид баюкал меня на коленях.

– Осталось недолго, – издевался один из шассеров.

Другой, однако, не желал задерживаться и смущенно потянул своего спутника из комнаты.

За нами по-прежнему никто не приходил.

Я надеялась, что наши друзья выжили. Надеялась, что они спасли мадам Лабелль и Бо, и надеялась, что они сбежали из города. Мне была невыносима мысль о том, что они увидят, как мы будем гореть. Они никогда не простят себя, хотя это и не их вина. А Коко… она и так достаточно настрадалась, и так много потеряла, как и мадам Лабелль, и Бо, и Селия, и даже Жан-Люк. Возможно, глупо было мечтать о чем-то большем. О чем-то лучшем. Я все еще надеялась, что хотя бы им удастся найти все это.

Если кто и заслужил покой, так это они.

Рид прижался щекой к моим волосам.

– Прости, Лу.

Молчание затянулось, даже натянулось, словно тетива лука. Я ждала, когда оно лопнет.

– Жаль, что…

– Не надо.

Я медленно подняла голову и посмотрела на Рида. Мое сердце сжалось при виде боли на его лице, таком знакомом. Я смотрела на очертания его бровей, носа, губ, вглядываясь в каждую черточку. В глубине души я с самого начала знала, чем все кончится. Я чувствовала это с той самой минуты, как мы впервые встретились, с той минуты, как я впервые увидела балисарду на плечевом ремне Рида. Мы – несчастные влюбленные, сведенные вместе судьбой или провидением. Жизнью и смертью. Богами или, быть может, чудовищами.

И в конце нас ждет костер.

Взмахнув рукой, я скрыла нас от взглядов всех шассеров. Магия вспыхнула вокруг нас.

– Поцелуй меня, Рид.

Признание

Рид

Я смотрел на заплаканное лицо Лу, чувствуя боль в груди. Ей ни к чему умолять меня. Я сделаю все, что она попросит. Если поцелуй остановит хотя бы слезинку, я поцелую ее тысячу раз. Если мы переживем эту ночь, я буду смахивать поцелуями каждую слезинку до конца ее жизни.

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить».

Лу прошептала мне эти слова, как молитву. И я все еще чувствовал их. Я чувствовал каждое слово.

Как я вообще мог подумать, что наша связь, чувства между нами не были священны? Мои чувства к Лу были искренними и чистыми. Они поглотят меня, если я позволю. Поглотят нас обоих.

Но я смотрел на Лу слишком долго. Продолжая плакать, она обвила меня за шею и уткнулась головой мне в плечо. Проклиная свою ошибку, я обхватил ее лицо ладонями. Нежно. Так нежно. Я приподнял лицо Лу, чтобы она посмотрела на меня. А затем – с нарочитой осторожностью – я прижался губами к ее губам.

Я не мог прогнать эту боль. Не мог все исправить. Вероятно, мы оба сгорим на закате.

Но я мог обнять ее.

– Я люблю тебя, – выдохнула Лу. Ее ресницы затрепетали, когда я нежно поцеловал ее щеки. Нос. Веки. – Я любила тебя тогда, люблю сейчас и буду любить впредь.

Губами я скользнул вниз по шее Лу. К ее шраму. Она откинула голову, обнажая его передо мной. Совершенно уязвимая.

– До того, как моя мать успела перерезать мне горло на Модраните… – Слова прозвучали как признание. – …Я думала, что никогда больше тебя не увижу. Ведьма и охотник на ведьм не смогут быть вместе в загробной жизни.

Тогда я поднял голову.

– Я снова найду тебя, Лу. – Слова сорвались с губ, словно ждали своего часа на кончике языка. Мое собственное признание. Возможно, я уже говорил их раньше. Не помню. Это не имело значения. Хоть я и утратил наше прошлое, будущее терять я не желал. Даже смерть не отняла бы его у меня. – Обещаю.

Лу страстно на меня посмотрела.

– Знаю.

Хотя у нас не было времени – хотя охотники стояли за дверью в дозоре, а солнце садилось за городом, – Лу не спешила. Она скользнула руками мне за воротник и провела по спине. Я коснулся подола ее блузки. Дюйм за дюймом я стянул с нее блузку и опустил Лу на пол. Она сняла мою рубашку через голову. Нас охватил жар. Лу провела пальцем по моему шраму, пока я опускался ниже, пробуя на вкус каждый изгиб ее тела. С