– Сочту за честь быть твоим кавалером, Карла, – сказал я, не поворачивая головы.

– Сочту за честь быть твоей дамой, Шантарам, – эхом отозвалась она. – А теперь пора оттянуться по полной! Хочу взглянуть, какой из тебя танцор: такой же лихой, как гонщик, или еще покруче, быть может?

Я припарковал мотоцикл под навесом у входа в отель и, обернувшись, наткнулся на ее взгляд – шестнадцать ферзей и никаких пешек. Я застыл как вкопанный.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Да, а что?

– У тебя такой вид, словно тебе отдавили ногу.

– Да нет, все нормально.

– Точно?

– Точно, – сказал я, с трудом отводя взгляд от этого шаха и мата.

– О’кей, тогда идем веселиться. Уж там-то будет кому отдавить нам ноги.

Мы пересекли вестибюль и удачно, с ходу, попали в освободившийся лифт.

– Всякий раз в кабине лифта мне жутко хочется выпить, – сказала она в процессе подъема.

Двери открылись, и нашим взорам предстало веселье в полном разгаре. Комнаты пентхауса были забиты галдящими и хохочущими гостями, которые перемещались по коридору от одной компании к другой.

Мы отыскали Джорджа Близнеца, который танцевал на пару с Дидье под музыку, достаточно громкую, чтобы перекрыть голоса окружающих. Дидье накинул на голову скатерть, зажав ее край в зубах, как придерживают головной платок индийские женщины.

– Лин! Карла! Спасите меня! – завопил он. – Я вынужден смотреть на танцующего англичанина. Это невыносимое зрелище.

– Лягушатник-попрыгун! – отозвался Близнец со счастливым смехом. Судя по всему, он пребывал на вершине блаженства.

– Сюда, Лин! Карла! Потанцуйте со мной! – позвал Дидье.

– Я ищу Лизу! – прокричал я сквозь шум. – Ты ее видел?

– Не так… давно, – ответил он, переводя вопросительный взгляд с меня на Карлу. – Да… не так… давно…

Карла поцеловала его в щеку. Я чмокнул его в другую.

– О-го-го! Я тоже так хочу! – крикнул Близнец, подставляя щеку Карле, которая не преминула исполнить его просьбу.

– Я так рад видеть вас обоих! – воскликнул Дидье.

– Взаимно! Есть минутка, Дидье?

– Конечно.

Я оставил Карлу в обществе Близнеца и вслед за Дидье вышел в коридор. Приходилось ступать осторожно, перешагивая через расположившихся прямо на полу людей, которые пили, курили, шутили и смеялись до изнеможения.

Дидье открыл ключом дверь одной из комнат и пропустил меня вперед.

– Здесь можно укрыться от этой безбашенной публики, – сказал он, запирая дверь изнутри.

Уютная, хорошо обставленная комната не была затронута нашествием гостей. На письменном столе стоял поднос с бутылкой коньяка и парой бокалов. Дидье предлагающим жестом указал на коньяк.

– Нет, спасибо, – сказал я. – А вот косяк я бы выкурил, если у тебя найдется.

– Лин! – возмутился он. – Ты помнишь хоть один случай, когда у Дидье не нашлось бы этого добра?

Он плеснул себе коньяка, извлек элегантную самокрутку из отполированного до блеска латунного портсигара, раскурил ее и передал мне. Я сделал затяжку, а он поднял бокал со словами:

– За битвы, в которых мы выжили!

И отпил глоток.

– Как там Лиза?

– Она в порядке. Можно даже сказать, счастлива.

– Где она сейчас?

– Она была со мной еще пару-тройку часов назад, – сказал он и снова приложился к бокалу. – Потом сказала, что возвращается домой.

– Как дела в «Леопольде» после того случая?

– Увы, я в ближайшее время персона нон грата в «Леопольде», даже при моих связях.

Я припомнил подробности той схватки и, в частности, Конкэннона, наносящего удар в висок метрдотелю-сикху.

– Дирендре, кажется, крепко досталось. Он славный человек. Знаешь, что с ним?

– Выздоравливает. Без него «Леопольд» уже не тот, что прежде, однако жизнь продолжается.

– Есть еще серьезно пострадавшие?

– Несколько человек, – вздохнул он.

– А что копы?

– Дилип-Молния задержал всех, кто был при деньгах, меня в том числе, и нам пришлось откупаться.

– Что говорят на улице?

– Насколько я знаю, об этом деле сейчас никто не говорит. Уже на следующий день все будто в рот воды набрали, включая газетчиков. Думаю, Карла использовала свое влияние на Ранджита, заставив его похерить историю, – кажется, так говорят? Те, кто не боится Компании Санджая, опасаются «скорпионов». Так что все тихо, но Санджаю это молчание, как пить дать, стало в кругленькую сумму. Уж очень многим пришлось помочиться на этот костер, чтобы его загасить.

– Сожалею, что тебя втянули в это дело, Дидье. Тем более в «Леопольде», нашем святом для нас месте.

– Дидье невозможно во что-либо «втянуть», – фыркнул он, – даже в бессознательном состоянии. Он либо идет по своей воле, либо его транспортируют.

– И все же…

– Один мой американский друг в похожем случае выразился так: «Дело дрянь, но это не наших рук дело». Да, дело дрянь, но начал все это Конкэннон. Вопрос в том, как нам быть дальше?

– Есть идеи на этот счет?

– Первое, что мне приходит в голову: надо убить Конкэннона.

– Я люблю тебя, Дидье.

– И я тебя тоже, Лин. Стало быть, прикончим гада?

– Нет, мои слова не были согласием. Завтра я уезжаю из города и буду отсутствовать где-то с неделю, от силы дней десять. Когда я вернусь, мы вместе составим план. Должен быть способ обойтись без убийства, Дидье.

– Как показывает мой опыт, в таких ситуациях убийство – это единственный беспроигрышный ход, – задумчиво молвил он. – Все прочее будет блефом.

– Конкэннон всего лишь человек. Значит, и его чем-то можно пронять.

– Пулей в грудь, например, – предложил Дидье. – Хотя ты прав: нужно брать выше. В голову, быть может?

– Я с ним говорил, и я его слушал. В тюрьме я встречал с дюжину таких конкэннонов – один к одному, только лица разные. Не скажу, что он мне нравится, но могу сказать, что, если бы его жизнь сложилась иначе, Конкэннон стал бы незаурядным человеком. Он и сейчас незаурядный, только не в том смысле. Надо придумать, как уладить это без нового кровопролития.

– Люди такого сорта не меняются, Лин, – сказал он с печальным вздохом. – И подтверждением тому ты сам. Скажи, ты изменился, когда попал в тюрьму? Ты изменился, когда примкнул к Компании? В самой своей сущности, в глубине души, разве ты изменился? Разве ты не тот же человек, которым был всегда?