Решили попробовать так и в России. Первый блин вышел удачным. На Восьмое марта помиловали пятнадцать женщин.

Указ нигде не публиковался: тоже международная практика. Чтобы не волновать лишний раз население.

— Готовь документы. — Зам главы (кстати, сам бывший генерал КГБ) размашисто поставил свою подпись на служебной записке.

Колесо завертелось.

* * *

Азарова устроила адвокату встречу с министром юстиции. Для нее это было совсем не трудно, поскольку Ольга входила в общественный совет при Министерстве юстиции, а также лично хорошо знала министра. Адвокат перетянул его на свою сторону.

* * *

Мазуров позвонил губернатору Оренбургской области. Тот накануне выборов очень чутко относился к любым звонкам из Кремля. А Старая площадь — это почти Кремль. Эдакая пристройка.

Губернатор вызвал начальника управления информации (который по совместительству возглавлял еще и региональную комиссию по помилованиям) и приказал оформлять Куравлева на помилование. Тот, что называется, взял под козырек.

— Думаю, надо рекомендовать осужденного Куравлева к помилованию президентом, — сказал начальник управления на заседании комиссии. — Не стоит сбрасывать со счетов, что в его деле не все так однозначно. Вы все помните, недавно газета «Советский труд» писала про него. Доводы, которые привели мои московские коллеги, нельзя огульно отбрасывать. Там есть над чем подумать. Возможно, мы с вами сделаем святое дело: исправим страшную ошибку. Однако в любом случае Куравлев уже понес наказание. Учитывая, что у него двое малолетних детей, я считаю возможным проявить милосердие к этому осужденному.

* * *

Минюст начал отбирать кандидатов. Критерий был один: главное, чтобы не за государственную измену осудили.

Всего набралось двадцать шесть человек. Кто-то, напившись, сел за руль и задавил человека. Кто-то избил молодого солдата. Кто-то столкнулся с пьяными хулиганами и превысил пределы необходимой самообороны. И так далее…

Тем временем Опарин убедил своих коллег, что это — наилучший вариант. Ведь при нем все сыты и целы. Вместе с рыжим полковником они даже состряпали один очень хороший документ.

* * *

Подготовленный проект указа просмотрел советник президента по вопросам помилования, известный писатель. У него документ пролежал всего два дня. Советник написал положительный отзыв и подшил к стопке.

Еще месяц проект изучали в управлении по вопросам помилования администрации президента. Вычеркнули четыре фамилии. Хотели убрать из списка и Куравлева. Но Мазуров не дал. Тогда чиновники подняли планку с предложенных двенадцати лет до четырнадцати.

Затем документ (представлявший собой уже толстую папку) лег на стол к заместителю главы администрации президента. Тому самому, который и давал «добро» на подготовку указа.

Через некоторое время этот высокий чиновник вызвал Мазурова к себе. Он показал на пять фамилий, среди которых был и Куравлев. Сюрпризом это не стало. Мазуров, как старый разведчик, специально включил в список несколько заведомо непроходных кандидатов. Причем учел вкусы как чиновников управления по вопросам помилования, так и зама главы. Расчеты оправдались. Потому что не отдай Мазуров на заклание подставных лиц, и чиновники вычеркнули бы других, которых было жалко. А так все оставались довольны. Бюрократы показывали свою значимость. Мазуров же добивался своих целей, сохраняя в списке нужных ему людей.

Вот и сейчас он согласился с замом главы по поводу трех человек. Но двух (в том числе и Куравлева) стал защищать. В ходе спора позволил себя убедить по поводу второго человека, зато Куравлева отстоял.

* * *

Высокий чиновник завизировал проект и пошел к главе администрации президента. Тот не стал сильно вникать: в таких мелких вопросах он полностью доверял подчиненным. Поэтому глава пробежал глазами документ, да и подписал.

* * *

Когда Куравлев узнал, что рассматривается вопрос о его помиловании, время для него остановилось. Конечно, в тюрьме оно периодически замирало. Очень было трудно в первые дни после ареста. Нелегко далось ожидание приговора…

Но как только Геннадий привыкал к обстоятельствам, минуты вновь ускоряли бег. Теперь же ему казалось, что так тяжело, как сейчас, еще не было никогда! Секунды словно объявили забастовку. А душу иссушали непонятные предчувствия…

* * *

Высокий чиновник решил сам занести документ президенту, положил в стол и чуть не забыл. Неделя пролетела для него, что называется, со свистом. Началась вторая…

* * *

Каждую минуту Куравлев ждал, что откроется дверь и в камеру войдет делегация. Почему-то ему показалось, что все произойдет именно так. Люди в штатском будут держать в руках красную папку с золотым гербом России.

Утром он открывал глаза и думал: сегодня они придут.

С шести ноль-ноль до шести пятнадцати Геннадий заправлял кровать, умывался, ходил в туалет.

«Сейчас рано, — думал Геннадий. — Но они уже здесь. Где-то в колонии. Могут прийти до завтрака. Они ведь тоже хотят быстрей меня забрать и уехать в Оренбург. Что им здесь еще делать?»

С шести пятнадцати до шести тридцати он вместе с сокамерниками мыл полы, вытирал пыль, драил латунные краны.

«Может, я это делаю последний раз!» — мелькало в его голове.

С шести тридцати до семи пятнадцати по распорядку завтрак.

«Они решили прийти после завтрака, — решал Куравлев. — Чтоб потом не кормить. Эх, они наивные: я бы и голодный поехал!»

С семи пятнадцати до восьми ноль-ноль включали электричество. Узники, имевшие электробритвы, брились. Потом все вместе кипятили воду и заваривали чай. Геннадий сжимал ладонями теплый кругаль и напряженно прислушивался к любым шумам, доносившимся из коридора… Не идут ли за ним?

Но в восемь ноль-ноль начиналась утренняя проверка. А в девять выходил на обход врач. В десять ноль-ноль заключенных выводили на прогулку.

«Точно, они придут после обеда! — появлялась у него догадка. — Как же я сразу не понял: они приедут и в этот же день уедут. Зачем им здесь ночевать?»

С тринадцати до тринадцати пятидесяти был обед. В это же время опять включали электричество. После обеда до четырнадцати ноль-ноль по распорядку — снова уборка камер.

«Ну где же они?» — Геннадий изнывал, но автоматическими движениями продолжал прибираться.

В четырнадцать ноль-ноль включали радио. Начинались самые томительные часы. Потому что становилось ясно: если они не появятся сейчас, то сегодня уже не придут.

В семнадцать ноль-ноль (минута в минуту, как и все остальное в распорядке) радио выключали. На Геннадия сваливалась оглушающая тишина.

Оставшееся до отбоя время он доживал в муках. Каждая минута словно впивалась в его тело. С восемнадцати ноль-ноль до восемнадцати сорока в Черном Дельфине ужинали. В двадцать ноль-ноль проводили вечернюю проверку. В двадцать тридцать включали радио и электричество. В двадцать один сорок пять все отключали. В двадцать два ноль-ноль объявляли отбой.