Том был одновременно похож на аристократичного Хамфри Богарта и американо-еврейского Марчелло Мастроянни. Он родился в богатом городке Рай близ Нью-Йорка[1161]. Сначала Том учился в Швейцарии, а потом поступил в Йельский университет, где специализировался на французском искусстве и культуре. Гесс был привлекательным, с прекрасной речью (причем он отлично говорил на нескольких языках), элегантным и в то же время волевым и решительным. После окончания Йельского университета в 1942 г. он начал работать с Альфредом Барром и Дороти Миллер в Музее современного искусства. Когда США вступили в войну, Том пошел в армию, где служил пилотом ВВС[1162]. После демобилизации он, все еще в военных летных ботинках, вернулся в мир искусства Нью-Йорка, хоть и не в музей. Он устроился в ArtNews помощником главного редактора Альфреда Франкфуртера. Последний тоже только что вернулся из Европы, где он был членом команды, возвращавшей произведения искусства, похищенные нацистами[1163]. Франкфуртер отлично писал об искусстве прошлых веков. Но до него доносились отзвуки бурных дискуссий, происходивших в обществе. Для расследования их причин ему понадобился особый человек. Им и стал Том, нанятый в качестве управляющего редактора. Он начал понемногу включать свои статьи о потрясающем явлении под названием «современное искусство» в журнал, который специализировался в основном на шедеврах давно усопших европейских мастеров. В результате Гесс постепенно превратил ArtNews в самое влиятельное художественное периодическое издание своего времени[1164].

Одетый в плащ, смокинг либо в плащ поверх смокинга, Том без особого труда быстро смешался с толпой художников, собиравшихся вокруг 57-й улицы. Но проникнуть в сердце богемы он рискнул только в 1948 г., после того как встретил Элен[1165]. А именно этого ему очень хотелось с самого начала. Новое искусство заинтриговало его, равно как и художники, которые его создавали, причем независимо от пола. В сущности, Том был ярым защитником писательниц и художниц. Он, казалось, начисто забывал о том, что согласно нормам того общества женщины требовали к себе иного отношения, нежели мужчины, как в личном, так и в профессиональном плане. Впрочем, его вообще не слишком интересовало, что обществом санкционировано, а что нет. Для Тома был характерен ироничный и циничный взгляд на мир искушенного человека, который много повидал. И этот подход явно контрастировал с его относительной молодостью[1166]. Когда Элен и Гесс познакомились, ей уже стукнуло тридцать, а ему было всего двадцать семь.

Во время их первой встречи в феврале 1948 г. Гесс дал Элен список выставок, на которые ей нужно было написать рецензии. Так он хотел проверить ее способности[1167]. Де Кунинг не только не была специалистом по истории искусства, как другие штатные авторы журнала, но и вообще не имела высшего образования, окончив только среднюю школу. Из того, что Том мог видеть, у нее были красота, очарование и огромная уверенность в себе. Гесс даже не знал, что она замужем за одной из звезд художественного мира Нижнего Манхэттена. На самом деле Том был одним из очень немногих людей, с которыми Элен познакомилась в то время независимо от Билла. И она старательно оберегала эти взаимоотношения, называя Гесса «своим другом Томом», а не «нашим другом». Более того, даже впоследствии, если интервьюер имел смелость сослаться на Тома как на «друга семьи», она сразу решительно его поправляла[1168].

Среди выставок, о которых Гесс попросил Элен высказаться, была экспозиция в галерее Пьера Матисса. Там были представлены 30 скульптур и ряд картин Альберто Джакометти, художника швейцарского происхождения, работавшего в Париже. На некоторых нью-йоркских мастеров его произведения произвели даже большее впечатление, чем полотна Поллока двумя неделями ранее. Филипп Павия, например, назвал выставку Джакометти «поворотным моментом»[1169]. «Об этой выставке говорили все, — вспоминала Мерседес. — Билл сказал, что через секунду после того, как он увидел работы Джакометти, все изменилось». Саму Мерседес тоже так тронуло увиденное, что она отправила Джакометти письмо. В нем художница говорила, что творчество Альберто отображает «изменения эпохи». Сначала Мерседес планировала дать подписать это письмо всем своим знакомым[1170]. Вместо этого она выразила свое почтение скульптору еще более трогательным способом: отправила письмо, пошла домой и встала к мольберту.

В то время как Джексон исследовал и переносил на холст свой внутренний пейзаж, Джакометти увековечивал в скульптуре истинный и беспримерный взгляд со стороны на послевоенного человека. Его скульптуры были разного размера: от работ в натуральную величину до настолько маленьких произведений, что художник мог принести несколько штук в кармане пиджака. Он отливал их из бронзы и гипса. Это были фигуры людей: измученных, худых, обессиленных, лишенных всего человеческого, потерявших достоинство и, несмотря на все это, выживших. Художник изображал их уничижительно, даже делая смешными. Так же поступал со своими персонажами писатель Сэмюэль Беккет, живший в Париже. Но при этом люди, изображаемые Джакометти, упорно отказывались исчезать с лица земли. В намерения творца не входило делать каких-либо философских заявлений. Тем не менее его скульптуры были, вне всякого сомнения, экзистенциалистскими произведениями искусства. (Кстати, эссе для каталога к выставке Джакометти в галерее Пьера Матисса написал Сартр.) Ни один скульптор прежде не изображал человеческую природу таким образом. Никто — ни скульпторы, ни художники — не показывал человека, пережившего войну, честнее Джакометти.