Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да? — Мне было совсем не до Ольги, я чувствовала, что Максим вот-вот собирается родиться, надо добраться до роддома хотя бы в начале схваток.
— Ну да… Пришлось поговорить с ней. И она мне рассказала, что видела в театре твоего мужа, он ее познакомил со своей мамой и дочерью. Ну в общем, я ей твой телефон красногорский все равно не дала. Правильно?
— Какой дочерью? — спросила я, прислушиваясь к себе — мне казалось, что вот-вот начнут отходить воды, такое странное ощущение было где-то внизу живота и резко заломило поясницу.
— К нему дочь приехала из Канады. Ну верней, не к нему, она просто приехала, кажется, учиться здесь будет… в институте…
— У него что, такая большая дочь? — машинально спросила я. — Подожди, ты сказала — дочь? А когда… когда она приехала?
Нелька не подозревала, из-за чего мы покинули просторы пятикомнатной квартиры. Она, как и все, думала, что дело опять — как всю мою жизнь — в Виноградове номер один. Я ее не разубеждала, пусть лучше так думает, чем жалеет, что мне все изменяют с молоденькими и упругими.
— Не знаю… а что? — Нелька с любопытством посмотрела на меня.
— Нет, ничего. А когда Ольга звонила?
— Ленусь, я не помню, давно уже, я так зачухалась со своими… Прости, что не сказала, но я знаю, что ты к ней так осторожно относишься… Я помню, как она на свадьбе тост сказала, она мне такой странной показалась…
Я попросила Нельку не кормить насильно Варю — сколько съест, столько и съест, и не укладывать ее спать рано — она будет только маяться. Потом я села в такси, поехала в роддом и ночью родила Максима.
Утром мне принесли его, туго запеленатого, красивого, с волосиками и бровками. Я пыталась понять — мои у него брови или Сашины, и вытерла пальцами волосы, густо намазанные детским маслом. Он ткнулся в мою грудь, в которой пока ничего не было, кроме нескольких капель молозива, и уснул. А я взяла телефон и позвонила Виноградову. Виноградову Толе.
Где-то на пятом часу схваток — всего я рожала семь с половиной часов, — когда на несколько минут отпустила разрывающая, нечеловеческая боль, я отчетливо поняла, почему Толя был тогда так счастлив, почему девушка была такой высокой и не по-нашему холеной и свободной. Ни массажи, ни бронированные машины, ни вереница кавалеров, ни коллекция шуб в шкафу, ни даже мелькание на обложках «Отдохни!» и «TV-парка» не дадут подобного эффекта — такого спокойного, сияющего взгляда, как дает ежедневное созерцание водопадов, тысячелетних секвой и благополучных, неторопливых соседей, прогуливающихся под ручку в аллее из золотисто-красных кленов в окружении троих маленьких детей и в ожидании четвертого.
— Да?
Я услышала Толин голос и несколько мгновений прислушивалась к себе. Да, точно. Все правильно. Я поступаю правильно.
— Да?.. — повторил он, как мне показалось, чуть растерянно.
— Ты приедешь ко мне в роддом?
Он секунду, ровно секунду молчал.
— Да. Куда?
Я назвала адрес.
— Я буду через полчаса.
— Утром тебя не пустят.
— Хорошо.
Он приехал сразу, и его пустили, дали белый халат. Мы разговаривали через дверь — из-за того, что в городе начался грипп.
Я дала медсестре в детской палате пятьдесят рублей, взяла с ее разрешения Максима, завернутого в казенное белье, сама потуже затянула на синем байковом халате поясок и подошла к стеклянной двери.
— Мальчик Максим, четыре шестьсот.
— На меня похож, — сказал Толя и засмеялся, глядя на меня, а не на маленького человечка.
— Да. А зачем ей здесь учиться?
Он перестал смеяться и внимательно посмотрел на меня. Ему хватило нескольких секунд, чтобы все понять.
— Она в университет поступила, на русскую филологию. Но она будет и там и здесь учиться.
— Я тебя с ней видела и не поняла.
Он еще несколько мгновений внимательно смотрел мне в глаза.
— Ясно. А рост?
— Она — как ты, кажется…
Толя улыбнулся.
— Максим… Он очень большой, да?
— Да. Пятьдесят четыре сантиметра.
— У тебя есть молоко?
— Еще рано. Будет.
— Я тебя люблю, Лёка.
Я поправила:
— Ленуля.
— И Ленулю тоже люблю. И дерзкую свободную Елену Воскобойникову. Все дело в том, что ты фамилию не сменила… Как я сразу не понял…
Я смотрела на него, и мне хотелось, чтобы он взял меня на руки, вместе с Максимом.
— Я, между прочим, на Беговую вернулся, в старую квартиру.
— А там… на бульваре… кто живет? Дочь?
— В нашей с тобой квартире? Почему… Мариша у моей мамы, скоро опять уедет, слушать лекции в Торонто и сдавать что-то, ей так разрешили. Она очень деятельная и, похоже, талантливая. А в нашей квартире… ну разве что призраки. Там затопили, кстати. Соседи сверху сделали сауну в одной из ванных комнат, и прорвало трубы.
— Ты отремонтировал?
— Отремонтировал. Ты очень красивая.
— Спасибо.
Я увидела в стеклянной двери, как блеснули глаза на моем уставшем лице.
— Куда ты поедешь после роддома? И где Варя?
— Варя у Нельки.
— О господи… — Толя покачал головой. — Я надеюсь, ты… гм… первому мужу не звонила?
Это можно было спросить и по-другому: «Ты больше за химерами не гоняешься, Лена, мать двоих детей?»
— Нет.
— Я приду вечером. Тебе что-нибудь принести? Вот, возьми, кстати, если это можно… — Он показал на огромный букет тюльпанов, лежащий сзади него.
Тюльпаны — осенью…
— Да, в палату нельзя, в коридор можно. Толя…
— Да?
— Поесть мне принеси, пожалуйста.
— Поесть? — Он растерялся.
— Да. Побольше.
— А… чего тебе принести?
Я подумала. Представила себе огромный бутерброд со свежим сливочным маслом, с мягким сыром, и зеленое яблоко, и кусочек розовой шейки…
— Всего.
— А… Слушай, я не знал… Мне на работу надо… ты доживешь до вечера?
— Нет. Я у соседки съем что-нибудь, ей много принесли.
— Покажи мне его еще раз, пожалуйста…
Я показала изумительно красивого Максима.
— Тебе нравится имя? — спросила я.
— Мне нравится… — Он сделал неопределенное движение руками, как будто обхватывая что-то большое вокруг себя. — Мне нравится все, с тех пор как ты мне утром позвонила.
Я посмотрела в окно в конце коридора. Редкой гадостности день — темно, моросит, ветер…