— Это первая возможность за всю мою супружескую жизнь остаться, наконец, хоть на минуту одной — без этого напыщенного, жадного, ревнивого и пузатого коротышки. И я вовсе не собираюсь провести остаток жизни, с сожалением думая о том, как я могла бы воспользоваться этим единственным шансом, который мне предоставила судьба. Так что, может быть, лучше перенесем эти напитки в спальню?

Она была высокой шатенкой с морковно-рыжими волосами, такая тощая и сухопарая, что мне никогда бы не пришло в голову обратить на нее внимание. Но она обрушилась на меня так неожиданно, что я не сумел придумать какого-нибудь простого способа от нее избавиться, а на сложный уже не оставалось времени. И поэтому я вдруг обнаружил, что с бокалом в руке шагаю вслед за нею в спальню ее мотельного номера. А потом оказалось, что впечатление костлявости волшебным образом исчезло, как только она сняла с себя одежду. Я был инструментом, который она использовала, чтобы отомстить жизни за все шестнадцать лет своего тоскливого брака, и меня почти испугала ее решимость не упускать в этом деле ни одной секунды. Я отправился взглянуть на «бьюик» в пятницу днем, а увидел его только в понедельник утром, и потом мне пришлось работать пятнадцать дней без выходных и по двенадцать часов в сутки, чтобы наверстать время, упущенное за этот рыжеволосый уик-энд.

Если не считать таких неожиданных и мимолетных приключений, то в общем я убедился, что мужчина вполне может жить без женщины. Иногда дом кажется слишком пустым. Иногда не знаешь, куда себя деть, и это становится похоже на болезнь. Но я осознал и другое — я могу обходиться без любой женщины, кроме одной. Я еще не научился жить без Джуди.

Я встретил Джуди Колдуэлл в конце своего последнего футбольного сезона во время учебы в колледже. Мне оставалось два месяца до двадцати двух лет, а она была девятнадцатилетней ученицей одной из частных женских школ на Восточном побережье. Ее привез на футбольный уик-энд родной брат, который относился к ней с такой серьезностью и так много говорил о ней, что при встрече мы ждали неизбежного разочарования. Но когда Джуди вошла в комнату, улыбнулась и огляделась по сторонам, не успев еще произнести ни слова, все остальные женщины перестали существовать для нас. С изысканно-небрежной волной восхитительных белокурых волос, подвижным ртом, бездонными фиолетовыми глазами, подтянутая и элегантная, сильная и безупречно сдержанная, она показалась мне самым живым существом из всех, кого я когда-либо встречал. Еще не услышав ее голоса, я уже хотел обладать ею вечно.

Она была, в полном смысле этого слова, символом высокого общественного положения. В год, пожалуй, появляется не так уж много девятнадцатилетних девушек такой изысканной породы. Да и за десятилетие их наберется прискорбно мало — в любой возрастной группе.

Если вам посчастливится встретить одну из них, вы можете смело идти с ней в любое публичное место цивилизованного общества, и вас тут же заметят как человека редкой удачи и исключительных достоинств.

Некоторые из них неизбежно оказываются в шоу-бизнесе, и тогда появляются звезды вроде Лиз Тэйлор или Джули Ньюмар.

Это красивые и энергичные создания, которые живут яркой и насыщенной жизнью, в постоянном эмоциональном напряжении. Они несравненно женственны. Они ценят и ищут любые проявления мужской силы, презирая в то же время слабых. Когда они точно знают, чего хотят, то добиваются этого с безжалостностью, которая смутила бы любого пирата. Но никто — даже они сами — не может предугадать, что взбредет им в голову в следующую минуту.

Они чистоплотны, как пантеры, и так же вкрадчивы и самовлюбленны. С физической точки зрения их появление — удар в сердце. Их кожа неправдоподобно безупречна. Их тела — отдыхают они или двигаются, — со всеми их изгибами, впадинами и выпуклостями, заставляют замечать в других женщинах какую-то странную незаконченность. Они едят с аппетитом животного, смеются, широко открывая рот, и спят с лицом невинного младенца. Они чувствуют, что попали в этот мир для того, чтобы жить, и никогда не устают от жизни.

За десять минут они могут заставить вас испытать пятьдесят разных эмоций, среди прочих и такие, о которых вы никогда не слышали и вряд ли сможете их описать.

Погруженным в уныние мужчинам, которым не дано обладать ими, и женщинам, которые не могут с ними соперничать, остается только утешаться бранными словами: пустышки, кривляки, самоуверенные дурочки, испорченные, безнравственные, легкомысленные…

Но те немногие, которым удается овладеть такой женщиной, — в той степени, в какой это вообще возможно, — получают в дар огромное сокровище. Их любовь доставляет несравненное, исключительное наслаждение. Их страсть не знает пределов. В любви они так раскрепощены и умелы, что это воспринимается какой-то своеобразной невинностью, редкостной и не имеющей цены.

Джуди была одной из этих избранниц природы, и, безусловно, она была олицетворением высокого общественного статуса. Со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями, которых не могли избежать ни она, ни те, с кем ее связывала судьба.

Рядом с ней вы впадали в такое бесстыдное обожание, что жаркое и ослепительное сияние этого чувства невольно высвечивало ваши собственные недостатки.

Правило общественного символа работает в обе стороны. Вы тоже должны стать для нее символом престижа. Поражение не прощается, потому что она приравнивает его к слабости. Тот, кому предназначено жить во дворце, не может находиться в хижине. Такие женщины приходят вместе с успехом и исчезают вместе с ним.

После того как на вас однажды упали капли этого золотого дождя, вы уже никогда не сможете вернуться к старой жизни, лишенной необъяснимого волшебства, и смириться с ней, не испытывая страданий. Отныне все в вас отравлено: ваши нервы, ваша плоть и кровь.

Все, что вы можете сделать, это постараться избегать сравнений, потому что они будут для вас слишком болезненны. Я пытался не думать о Джуди, когда был с Сис. Но однажды мысли о ней прорвались сквозь все мои заслоны, и тогда я вдруг обнаружил, что занимаюсь какой-то грубой, бессмысленной и одышливой чепухой с совершенно не интересной мне женщиной, и со следующим ударом моего сердца все во мне замерло. Мне пришлось сослаться на внезапное недомогание — я сказал, что отравился какой-то пищей, — потому что не мог же я признаться, что у меня отравлено сердце. Я вышел в ночную тьму, стоял один на своем причале, смотрел на звезды и говорил улыбающемуся призраку Джуди, что с ее стороны нечестно отнимать у меня все. Похоже, она надо мной сжалилась, потому что, когда мы встретились с Сис в следующий раз, у нас все было как всегда.

~~~

Я закончил с какой-то только что разбитой развалюхой и вернулся домой в начале седьмого, когда уже спускался теплый августовский вечер. Чарли только что доел кусок окуня, пойманного мной сегодня утром. Он сказал, что проспал до шести, когда его поднял будильник. Кажется, никаких звонков больше не было, и никто не стучал к нему в дверь. Он заявил, что готов ехать, как только достаточно стемнеет.

— Ты удивительно спокоен, Чарли.

— Когда знаешь, что должен делать, волноваться не о чем. Беспокоиться начинаешь, когда что-нибудь не получается.