— Лорелея, выслушай меня. Я не могу допустить, чтобы ты жила с человеком, которого разыскивают. Я не хочу все время оглядываться, а каждое утро просыпаться с мыслью, не предали ли нас.

— Мы могли бы уплыть в Америку или…

— Я дал слово, дорогая. Ворон бы не задумываясь нарушил свое обещание. Но я уже другой человек, — он прижался губами к ее виску. — Ты сама говорила, что я изменился. Я не могу нарушить слово чести.

— Даже если это будет стоить нашего счастья и твоей жизни? — надломленным голосом спросила она.

— Послушай, но ведь есть шанс, что меня признают невиновным.

— Я не настолько глупа, чтобы поверить в это.

— Отец Ансельм, Жан и Сильвейн проследят, чтобы ты благополучно добралась до Коппе. Они вместе с бароном Неккером позаботятся о тебе.

Она внимательно посмотрела ему в глаза:

— Но кто позаботится о моем сердце, Дэниел? Скажи мне.

— Ты очень сильная, любовь моя, и у тебя есть очень важная работа. Ты выдержишь.

Он встал и потянул ее за собой, оборачивая одеяло вокруг ее дрожащих плеч. Ее волосы спутались, а широко открытые глаза смотрели на него с невыносимой тоской.

— Одевайся, любимая. Охрана консула уже на подходе. Бонапарт не разделял твоего убеждения, что я изменился. Он послал маленькую армию, чтобы быть уверенным, что я поневоле сдержу свое слово.

Лорелея ступила во двор приюта. Все тело болело, а сердце разрывалось от мысли, что она теряет Дэниела.

Он стоял в стороне от группы каноников и послушников. В замшевых бриджах и толстой куртке, с сияющими волосами, рассыпанными по плечам, ее муж выглядел таким же строгим и прекрасным, как покрытые льдом горные вершины, окружающие перевал Большой Сен-Бернар. Но никогда еще он не казался таким одиноким. У Дэниела не было с собой никакого оружия, да он и не собирался ни от кого защищаться. Он напряженно смотрел на тропу, на которую с западной стороны озера свернули шестеро одетых в красные мундиры солдат, восседавшие на мулах.

Лорелея прижала руку к сердцу. О, Дэниел! Неужели она сделала из него человека чести только ради того, чтобы послать его на смерть?

Мьюрона и его спутников нигде не было видно. Им нельзя было показываться на глаза консульской охране.

Солдаты въехали во двор. Обычно гостей принимал настоятель, но теперь его не было, и эту обязанность принял на себя отец Дроз. Под шляпой с конусообразной тульей виднелось печальное лицо.

По традиции приветствия он воткнул свой альпеншток в землю и поднял руку ладонью вперед.

С красными от холода щеками, на землю спрыгнул капитан консульской охраны. Резкий ветер развевал полы его шинели и рвал с головы треуголку.

Лорелея подбежала к Дэниелу.

— Умоляю, не уходи с ними, — тихо попросила она, коснувшись его руки. Его напряженные мышцы под шерстяной тканью были твердыми, как гранит.

— Я должен, — сказал он, нежно глядя на нее, — Лорелея, ничего в жизни труднее этого мне еще не приходилось делать.

Наклонившись, он быстро поцеловал ее в онемевшие губы. Дэниел подошел к французскому капитану, Лорелея следовала за ним.

Дэниел представился.

— Я Дэниел Северин.

— Капитан Релен Ботфор, — он протянул свернутый и запечатанный пергамент. — Это от первого консула.

Дэниел взял письмо и отошел в сторону. Ему хотелось хотя бы еще на одну минуту уберечь Лорелею от надвигающейся беды. Онемевшими пальцами Дэниел развернул письмо и посмотрел на ровные строки, написанные рукой Бонапарта.

Замок Коппе. Август 1801 года

Потерев ноющую спину, Лорелея оторвалась от своих записей и отложила перо.

— Что означает в переводе с латыни «false ech»? — крикнула она мужчинам, которые сидели в соседней комнате.

Ответа не последовало. Как всегда, мужчины были поглощены своими спорами о новой швейцарской федерации.

Она решила отложить свою работу. Академия в Берне пригласила ее прочитать лекцию о своих исследованиях по проблеме лечения тифа. По традиции, лекция должна была читаться на латыни.

Сегодня слова совершенно не складывались в нужные фразы, и работа утомила Лорелею. Ее нерожденный ребенок тихо зашевелился; еще несколько недель ожидания, и он появится на свет. «Мне приходится думать за двоих», — улыбнулась Лорелея. Она встала и обвела взглядом роскошный кабинет в своих апартаментах в Коппе. Над ее столом в рамке висела грамота «Премия Неккера». Барон нашел ее идеи о лечении тифа такими многообещающими, что наградил ее пожизненной стипендией, чтобы она могла продолжать свое обучение в замке Коппе.

Лорелея вспомнила, как она по крупинкам собирала и записывала свои наблюдения за больными тифом. Но никогда бы она сама не решилась поделиться своими идеями с крупными учеными. На премии стояло ее имя, но она не забыла, какое деятельное участие в ее работе принимал Дэниел. Успех принадлежал им обоим.

Из окна открывался вид на Женевское озеро и покрытые снегом горные вершины. В саду благоухали розы. По дорожкам сада прогуливалась, Жермин де Штайль, глубоко погруженная в беседу с крупным щенком. Пес был очень похож на Барри, а Жермин всем объявила, что предпочитает его компанию обществу мужчин.

Лорелея прошла в смежную комнату. Лицом к камину сидели четверо мужчин, на столике стояла наполовину опустошенная бутылка бренди, а по полу у их ног были разбросаны карты и документы.

Лорелея приветствовала собравшихся. Мужчины встали. Барон Неккер поклонился, копна его седых волос колыхнулась над темно-красным сюртуком.

— Мадам. Как продвигается ваша лекция?

— Никак, — ответила Лорелея.

Жан Мьюрон, который после томительного тюремного заключения уже немного оправился, подстриг волосы и теперь стал менее походить на Дэниела, улыбнулся ей.

— Тогда иди выпей с нами, — он притворился, что сердится на отца Ансельма, который в этот момент обернулся к Лорелее. — Старина каноник сегодня уж слишком много спорит. Ты нам поможешь успокоить его?

Она нежно улыбнулась отцу Ансельму. Мягкий климат и роскошь Коппе пошли ему на пользу, он поправился и с головой погрузился в мир швейцарской политики.

— У меня характер мягкий, как у ягненка, — заметил он. — Но я на всякий, случай приму успокаивающее.

Четвертый мужчина подошел к Лорелее и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Как всегда, от его улыбки у нее забилось сердце, а прикосновение его губ пробудило волну желания.

— Ты пролила чернила на моего сына, — проворчал Дэниел, поправляя ее перепачканный передник.

— Дочь, — поправила она, поглаживая рукой округлившийся живот. — И она не дает мне работать.