Михаила и Раису Горбачевых очень обрадовал теплый прием французской публики. Тележурналисты задавали Горбачеву острые вопросы о нарушении прав человека в СССР (на такие вопросы он и отвечал сердито), но льстиво спрашивали о “горбачевском стиле” – на что он говорил, что ничего подобного не существует: “всю свою жизнь так работал. И многие мои товарищи именно так работают”[931]. Госпожа Горбачева посетила музей Родена, который она помнила по предыдущей поездке, выступила в Обществе дружбы с Советским Союзом, встретилась в советском посольстве с группой французских женщин. За ней повсюду следовали толпы парижан. Даниэль Миттеран пригласила ее отобедать в Елисейском дворце с лучшими представителями местной интеллигенции.

Готовиться к этой поездке Раисе Горбачевой помогал Виталий Гусенков, который с 1979 года работал в международном отделе ЦК, а до этого восемь лет прослужил дипломатом в Париже. В 1977 году Гусенков и его жена Людмила водили Горбачевых по Парижу, и в 1985 году Горбачев позвонил Гусенкову с просьбой снова им помочь. Раисе хотелось “поменьше протокола, больше живых, человеческих контактов”, вспоминал потом Гусенков. А еще она “всегда очень тщательно готовилась. И если ей что-то непонятно было, она звонила по телефону и спрашивала. Она докапывалась до мельчайших подробностей, и она всегда была готова, могла ответить на вопросы журналистов. У нее колоссальная черта была, просто удивительная. Она почти никогда не читала речь. Материалы там ей готовили. И я ей готовил материалы. Сама использовала их, но не читала. Но она сама из них брала то, что нужно”[932].

Когда госпожа Миттеран упомянула о том, что у нее имеется собственный штат сотрудников – несколько помощников и секретарей, которые собирают для нее информацию и ведут ее переписку, – госпожа Горбачева очень удивилась. Позже она узнала, что и у американских первых леди, и у жены канцлера ФРГ тоже имелся особый штат помощников[933]. Иначе обстояло дело у жены Горбачева, вспоминал Гусенков: “…вообще ничего не было. Только я ей помогал или кто-то, когда она просила помочь. Я ездил в основном за границу. Еще был один человек, писатель, который помогал ей писать книгу. Больше никого не было никогда. Ни секретарей, ничего никогда не было”[934].

Накануне Женевского саммита Горбачев, как показалось Арбатову, “волновался, но не подавал виду”[935]. Добрынину запомнилось, что Горбачев был “очень взволнован”[936]. Отчасти его волнение было вполне естественным, ведь речь шла о первом саммите после пяти лет обострения холодной войны. Горбачев отправлялся на эту встречу с неуютным двойственным ощущением: дело было очень нужное, но надежд почти не внушало. Если его цель – ослабить холодную войну и переделать советское общество, то ему необходимо сотрудничество Рейгана. Но рассчитывать на него не приходилось.

Встреча с Шульцем, состоявшаяся 3 ноября в Москве, показала, какую задачу Горбачеву предстояло решить. Перед этим заседанием, как вспоминал Добрынин, Горбачев тоже “волновался”. Ему нужно было “убедить скептиков в Политбюро в том, что эта встреча полезна”. Но, как жаловался сам Горбачев Шеварднадзе и Добрынину, “от американцев мы не слышим ничего, кроме общих фраз”. Шульц тоже был преисполнен надежд. В отличие от большинства советников Рейгана, он считал, что Горбачев вполне может быть настроен на принятие важных решений. Чтобы приободрить его, Шульц собирался поговорить с ним об “информационной эпохе”, о том, как она “меняет мир финансов, производства, политики, научных исследований и дипломатии”, и о том, что Советский Союз “будет безнадежно и постоянно отставать от остального мира в эту новую эпоху, если не изменит свою экономическую и политическую систему”. Коллеги Шульца по госдепартаменту отговаривали его “поучать Кремль – это будет воспринято как снисходительность. Советская сторона сочтет себя оскорбленной”[937].

В итоге прав оказался Шульц. Его отвлеченные рассуждения об обществе и науке отдавали как раз таким теоретизированием, которым любил заниматься сам Горбачев. Даже когда Шульц без обиняков заявил ему, что “закрытые” общества не смогут “воспользоваться преимуществами информационной эпохи” и что советскую систему “придется в корне изменить, чтобы приспособиться к новому веку”, Горбачев не обиделся, а ответил с “хитринкой в глазах: ‘Вам нужно возглавить Госплан у нас в Москве… У вас явно больше идей, чем у них там!’”[938]

Во многом встреча пришлась по душе Шульцу: Горбачев не сердился, когда его обрывали на полуслове, ему, похоже, нравилось участвовать в перепалке, и хотя “он сам много говорил, слушать он тоже умел”. В целом, по словам Добрынина, разговор оказался “долгим и сложным”. Горбачев с жаром жаловался на СОИ. Шульц отвечал ему не менее энергично. Добрынин счел, что Горбачев “перегибает палку [говоря о СОИ], потому что Рейган может еще больше поверить в ее важность”[939]. Шульцу показалось, что Горбачев “играет, принимает позу, пытаясь показать, какой он крепкий орешек”[940]. А Горбачев был разочарован встречей – Шульц “приехал на саммит без серьезного багажа”[941].

Готовясь к Женеве, Горбачев получил традиционную докладную записку, сообща подготовленную МИДом, МО и КГБ (ни одно из этих ведомств не ожидало больших результатов от саммита), и этот материал послужил основой для официальных указаний Политбюро по поводу переговоров. С другой стороны, в официальную делегацию, отправлявшуюся в Женеву, вошли “новые мыслители” – Яковлев, Арбатов и ученые Велихов и Сагдеев. Последние трое составляли интеллектуальную передовую группу (“политические девушки по вызову советской делегации”, как выразился один из них), которая прибыла пораньше, чтобы ответить на вопросы собравшихся со всего мира журналистов[942].

Подготовка Рейгана к саммиту была, по словам его помощника по делам СССР Джека Мэтлока-младшего, “столь нетипично всесторонней”, что “за всю историю американского президентства, пожалуй, не предпринималось ничего подобного”. Еще летом Мэтлок и другие советники устроили для президента “нечто вроде краткого учебного курса” по СССР. Рейган прослушал больше двадцати докладов, за которыми последовали дискуссии с их авторами и встречи с другими учеными-специалистами, не входившими в чиновничий аппарат. Кроме того, демонстрировались видеоматериалы о Горбачеве, смонтированные сотрудниками ЦРУ из сюжетов, показывавшихся по телевидению. Доходило до того, вспоминал Мэтлок, что “проводили с ним по два или три двухчасовых заседания в неделю! (Попробуйте побеседовать хотя бы 15 минут с каким-нибудь другим президентом.)” Внимание Рейгана рассеивалось, когда на него обрушивалось слишком много подробностей, но “никогда не угасало, пока мы говорили о Горбачеве как о личности”[943]. Среди экспертов, консультировавших президента, была Сюзанна Масси, автор книг “Земля Жар-птицы. Краса былой России” и “Павловск”. С ней он встречался в течение своего президентства восемнадцать раз[944]. Знакомство с русской историей наверняка принесло Рейгану пользу, хотя советники Рейгана вряд ли так подумали, когда на подготовке к переговорам дело дошло до изложения американской позиции по вооружениям. Тогда Рейган вдруг надолго замолчал, как будто о чем-то задумавшись. “Я сейчас вспомнил про 1830 год, – сказал он потом. – Что же случилось со всеми этими торговыми лавочками в Санкт-Петербурге, которые были там в 1830 году, что случилось с предпринимательским талантом в России? Неужели все это просто куда-то исчезло?” [945]