Клюге хмуро посмотрел на схему, затем снова на майора — и через силу кивнул.

— Вас что-то не устраивает, гауптман?

— Да нет…

Опять без «господин майор». Ну и терпение у меня…

— В таком случае не теряйте время. Идите — и пока по нам не стреляют — присмотрите позицию для батареи. Сами понимаете, бомбежка продлится всего несколько минут. Тогда будет не до рекогносцировки, дай Бог успеть выкатиться на точку.

Это было самое главное: чтобы гауптман успел. Чтоб он начал стрелять первым. Пусть даже первыми снарядами не попадет, пусть хотя бы ослепит. Это даст ему время спокойно завершить дело.

Клюге молча отдал честь, повернулся — и покарабкался наверх, туда, где солдаты вгрызались в обочину шоссе.

Увижу ли я его еще раз?..

Теперь — командир первой роты…

Майор Ортнер вспомнил, как обер-лейтенант пытался настаивать на своем личном участии в этой атаке. Что это — глупость? или ответственность? или усталость души, которая после долгого тоскливого ожидания (ведь этот обер-лейтенант еще несколько часов назад узнал, что будет атаковать первым) торопит события, стремится поскорей узнать свою судьбу?..

— Итак, — сказал майор Ортнер командиру первой роты, — надеюсь, вы четко представляете задачу. По фронту наступает не больше половины взвода. Редкой цепью. Цель — разведка боем и отвлечение внимания. Пока эти солдаты будут тянуть одеяло на себя — основной удар вы нанесете в тылу, где нет пулеметов. Пока что только там мы имеем реальные шансы на успех.

— А где быть мне?

Вопрос изумил майора Ортнера. Ведь офицер опытный!.. Хотя — может быть — это в нем говорит обида…

— Как где? — на своем КП. Вы должны не только видеть — но и чуять, как складывается бой. И если почуете, что случилось чудо и наметился успех, — вот тогда все карты вам в руки.

— Вы считаете, господин майор, что мы можем рассчитывать только на чудо?

Вот так. Урок. Рядом с этими людьми ты не имеешь права расслабляться ни на миг. Сорвалось слово, проявляющее твое истинное отношение к ситуации, и твоя конструкция в один миг потеряла равновесие.

— Мы можем рассчитывать только на мужество и сноровку наших солдат.

Хорошо отбрил. С подтекстом: не будешь задавать дурных вопросов — не получишь тупого ответа.

— Теперь о поддержке атаки, — сказал майор Ортнер. — Что снайперы?

— Ждут, господин майор. Думаю поставить по одному против каждого бронеколпака, и одного — чтобы контролировал амбразуру дота. Как только она откроется… Через оптику — все рядом.

— Пулеметы?

— Поставлю по два МГ против каждого бронеколпака. Чтобы залили их амбразуры свинцом.

— Хорошо. Теперь самое главное. В вашем распоряжении, обер-лейтенант, все наши минометы. Немедленно перебросьте их сюда, к реке. — Майор Ортнер показал на схеме то место за восточным холмом, где стоял бронетранспортер разведчиков. — Как только начнется фронтальная атака — пусть ударят в тыл доту. Подчеркиваю: не по самому доту — это бессмысленно, — а по пространству позади него. Мины должны падать рядом с дотом, вплотную к нему. Это тридцать-сорок квадратных метров; минометы должны их перепахать. На каждый квадратный метр должна упасть мина, а лучше — если и не одна. Там не должно выжить ничто живое. И пусть минометы бьют до последней минуты, пока по склону будут подниматься солдаты, которых вы пошлете для удара в тыл.

Самолеты появились в оговоренный срок, минута в минуту. К сожалению (ведь требовалось пробомбить не площадь, а точку), это были не «юнкерсы», а «фокке-вульфы». Прислали то, что оказалось под рукой. И бомбить будут тем, что имелось в наличии. Разве я этого не знал? — подумал майор Ортнер. — Так что нечего брюзжать.

Самолетам ракетами указали дот: с трех сторон к вершине холма устремились, тормозя у цели, красные искрящиеся точки. «Фокке-вульфы» на полуторакилометровой высоте сделали широкий круг, затем вытянулись в длинную цепочку и пошли в атаку с востока, точно по солнцу. Предосторожность не лишняя, ведь крупнокалиберные пулеметы в бронеколпаках могли быть приспособлены и для стрельбы по самолетам. Где-то за километр до цели «фокке-вульфы» поочередно соскальзывали вниз по наклонной, как на салазках. В какой-то момент от них отделялись поблескивающие на солнце бомбы — не много, три-четыре штуки за раз. Сначала бомбы летели почти вровень с самолетом, словно старались не отстать от него, но убедившись, что из этого ничего не выйдет, нехотя меняли траекторию, поворачиваясь носами вниз. Инерция продолжала тащить их вперед, казалось, еще секунда-другая — и вершина холма окажется позади, однако расчет не подводил: бомбы падали точно на цель. Взрывная волна встряхивала самолет, это даже издали было видно; наверное — для летчиков не самая приятная минута. Но самолет выравнивался, плавно взмывал, слегка заваливаясь на развороте, и неторопливо летел на исходную точку, чтобы с нее опять заскользить вниз. Такая вот карусель.

При виде взрывов на вершине напрашивалось сравнение с вулканом. Пусть это банально, пусть никто из солдат и офицеров никогда не видел настоящего вулкана, но картинки-то с вулканами видел в школьных учебниках, почитай, каждый. К тому же — так устроены наши мозги: они думают не абстрактно, а известными данному человеку словами. Словно на каждом предмете и явлении, которые человек видит, слышит или обоняет — висят бирочки с наименованием. Есть слово — есть мысль, нет слова — нечем и мыслить. Вершина холма разбухала взрывами, зарницы пламени были едва заметны в ярком солнечном свете, волна дыма и коричневой пыли неохотно поползла вниз по склону. Вот сейчас накроет едва различимые бронеколпаки…

Последние мгновения перед атакой…

А в душе — ничего. Пустота. Как будто и нет души. В мозгах какое-то шевеление происходит, но и оно неразличимо, не конденсируется в слова. Ожидание. Тупое ожидание. Если бы сейчас можно было бы где-нибудь прилечь — и уснуть… не потому, что недоспал… просто это было бы естественно, да, естественно: только сон мог бы сейчас освободить майора Ортнера от оцепенения…

Интересно, что он ни разу не подумал: а каково было бы мне, если бы мне самому сейчас предстояло подняться в атаку…

Жили только глаза.

Они видели все, одновременно — все; казалось — видели каждую мелочь; но эти зрительные сигналы не доходили до сознания. Как будто все это — и вулкан на холме, и кочковатый от трупов склон, и себя на пересохшем суглинке — видишь со стороны; но не сбоку, а как бы из иного мира, из иного измерения. Из детства ему запомнилась такая картинка: земной шар — совсем небольшой, как арбуз, даже поменьше — как резиновый мяч, но это именно земной шар, Земля, а не глобус, — и двое детей, мальчик и девочка, склонились к нему и разглядывают эту Землю величиной с мяч. Какой-то смысл в этом был… И тут же, следом, он вдруг вспомнил, что много позже видел подобную по сюжету картинку, только на ней Землю разглядывали двое старцев, причем старцы были изображены не целиком, а только верхней частью тела: лохматые головы, большие по размеру, чем земной шар, и крупные складки хитонов, совсем как на картинах Эль-Греко. Вот и я сейчас смотрю на этот мир, подумал майор Ортнер, словно нахожусь не здесь, словно я все это выдумал… или вижу из иного, параллельного мира.