— Вы, например? — прорычал сенатор. — Ради этого вы и ввязались в это дело, да? И теперь, как «честный» человек решили сообщить, что вслед за книгой последуют, так сказать, комментарии? Спасибо, что хоть предупредили!

Гриффин выразительно свистнул.

— Кажется, вы забыли, что в контракте, который я подписал, условие о неразглашении информации выделено отдельным пунктом, — с едким сарказмом в голосе напомнил он. — Если вы боитесь, что я нарушу слово и вопрос о доверии между нами больше уже не стоит, тогда нам не о чем больше говорить. Наймите себе другого «негра», и дело с концом. Желаю удачи!

— Погодите, Гриффин, — сразу сбавил тон сенатор. — Экий вы горячий! Не кипятитесь. Я ведь не говорил, что я вам больше не доверяю. Мы обсуждали, так сказать, гипотетический случай.

— Возможно. Но прозвучало это как оскорбление.

— Вот как? Что ж, тогда прошу извинить. Меня всю жизнь считали грубияном. Но до сих пор мне нравилось, как вы работаете. И я не хочу никого другого, вам ясно? Просто… слушайте, — вновь вскипел он, — а что бы почувствовали вы, если бы позади у вас была счастливая, достойная жизнь, и вдруг кому-то непонятно зачем понадобилось копаться в ней грязными лапами, чтобы раскопать одну-единственную глупость, которую вы совершили по молодости?

— Странно, как это у вас язык поворачивается называть вашего сына «глупостью»! Тем более что он уже давно муж и отец. И к тому же хороший врач-педиатр. Вспомните — ведь это вы помогли ему добиться всего этого. Мне кажется, вы должны этим гордиться.

— Я и горжусь, — недовольно буркнул сенатор. — И все равно — это очень личное.

Гриффин тяжело вздохнул.

— Слушайте, давайте не будем лукавить. Многие и так уже знают — или догадываются — о его существовании. Все, что требуется от вас — это официально признать, что у вас есть прекрасный сын. Его матери давно уже нет в живых, так что это не причинит ей лишней боли. А ваша супруга и без того давно уже в курсе дела. Не думаю, что она станет возражать. Тем более что у вас четверо общих детей, и она знает, что ее положению в качестве вашей жены ничто не угрожает. Мы упомянем о нем так, что это не привлечет особого внимания, обещаю вам. Господи, да ведь мы сейчас говорим о всего одной главе — одной из двадцати! — зато те, кто возьмут книгу в руки, станут считать, что и все остальное в ней тоже правда — коль скоро вы решились рассказать о таком! Советую вам подумать об этом.

В трубке послышалось недовольно ворчание.

— Да. Знаю.

— Вы не хотели этого сына. Но вы с честью вышли из этой ситуации. Вы сделали именно то, что должны были сделать. И людям будет приятно об этом читать.

— Вы так думаете?

— Уверен на все сто процентов. Вы и без того пользуетесь всеобщим уважением. А после такого признания… да на вас станут просто молиться!

На том конце наступило долгое молчание. Потом послышался тяжелый вздох.

— Ваш отец был из тех, с кем лучше не связываться — особенно в здании суда. Язык у него был без костей. Мог уговорить кого угодно. Поздравляю — похоже, вы унаследовали это от него.

Гриффин молча ждал продолжения.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сенатор Прентисс Хэйден снова заговорил.

— Ладно, черт с вами! — раздраженно рявкнул он. — Делайте, что хотите! — И швырнул трубку.

* * *

Гриффин решил, что неплохо опробовать свое умение убеждать на Поппи, но полагаться на одни слова было бы глупо, а новостей по-прежнему не было. К тому же ему не хотелось торопить события. Он приготовил ей обед, потом отвез ее к Чарли поболтать и посплетничать. Вернувшись домой, Гриффин развел пожарче огонь, сел на диван, а Поппи усадил к себе на колени. Он пересказал ей свой разговор с Прентиссом, после чего они долго говорили о Синди. Потом Гриффин вздохнул.

— Ты счастливица, — сказал он. — Тебе нечего бояться прошлого. Люди, которые имеют право тебя судить, знают правду и тем не менее любят тебя. Так что тебе грех гневить судьбу. Поппи… выходи за меня замуж.

Поппи поспешно приложила кончики пальцев к его губам:

— Не надо об этом. Не сейчас, хорошо?

— Я люблю тебя.

— Шшшшшш.

— Правда, люблю.

— Сейчас — возможно. А что будет через неделю? Или через месяц?

— Почему ты не спросишь: а через год? Или уж заодно через пять лет? Через десять? Буду ли я любить тебя тогда? А ты меня? Брось, Поппи. Если люди боятся рискнуть, это уже не любовь. Я хочу жениться на тебе. Хочу иметь от тебя детей. Лучше всего двух. Двое меня вполне устраивают. Скажем так: двоих я как-нибудь выдержу.

— Может, я вообще не смогу забеременеть.

— Ни одна женщина не знает это заранее. И ни одна супружеская пара тоже.

— Ты ведь знаешь, что я имею в виду.

— Нет. Даже не догадываюсь, — решительно заявил он. — Если помнишь, за последние две недели ты делала такое, о чем раньше боялась даже подумать. Может, тебе напомнить? Нет? Так что тебе мешает продолжать в том же духе?

— Я не могу уехать из Лейк-Генри.

— Можешь. Тебе этого просто не хочется. Впрочем, мне тоже. Честно говоря, мне тут нравится. Не поверишь, но я влюбился в этот ваш городишко, честное слово. И твой дом мне тоже нравится.

— Он слишком маленький.

— Ну, у меня есть кое-какие деньги. Можем что-нибудь придумать. Надстроить этаж. Или пристроить еще одно крыло, земли ведь вокруг хватает. Хочешь — правое, хочешь — левое. Не проблема.

— Знаю, знаю, — отмахнулась Поппи. — Просто… все это так неожиданно…

— Так обычно и бывает. Ты любишь меня, Поппи?

Она кивнула.

— Тогда для чего ждать?

— Не знаю. Просто остается еще…

— Хизер, — догадался Гриффин. — Но очень скоро мы об этом узнаем.

— И все-таки есть еще что-то…

— Все никак не можешь себя простить, да? Я уже говорил тебе, Поппи. Тебе еще предстоит как-то справиться с этим, но это же не мешает нам пожениться. И кто сможет лучше помочь тебе справиться с твоими сомнениями, чем муж?

— Муж? Звучит просто как в сказке.

— Так от тебя зависит сделать ее былью. — Он уже не знал, что еще сказать. Снова просить ее? Он не мог.

Поппи долго молча перебирала его пальцы, рассматривая их так, словно видела в первый раз. Потом посмотрела ему в глаза.

— Подожди еще немного, хорошо? Совсем чуть-чуть. Есть еще кое-что… одно дело, с которым я должна покончить.

* * *

Но на самом деле у Поппи оставалось не одно дело. Все утро пятницы она ломала себе голову по этому поводу. Жизнь в Лейк-Генри, и без того неспешная, совсем замерла. И дело тут было даже не в обрушившейся на город снежной буре. Все притихли и, казалось, чего-то ждут. Это состояние нетерпеливого ожидания было заметно везде. О нем говорила непривычная тишина у «У Чарли», опустевшее здание почты, упорно молчавшие телефоны в доме Поппи.