Оно было весьма схоже с теми проклятиями, что насылал таинственный переписчик, создавший, как она считала, большинство из манускриптов, что были выставлены сейчас в одном из залов Музея Гетти.

Переписчик, установить личность которого она пыталась долгие годы.

Как она могла быть такой слепой? Как раньше не догадалась, что имеет дело с работами одного и того же мастера? Ей и в голову не приходило, что это может быть один и тот же человек! С начала исследования средневосточного оригинала книги «Звери Эдема» и до того, как нашла тайное письмо, она даже не подозревала, что автор книги мог быть кем-то иным, совсем не обязательно подданным султана или же художником местного значения. Теперь во всем виделась ей воля случая — каковы были шансы, что в Музей Гетти вдруг заявится нувориш из Ирака и доверит именно ей, а не кому-то другому этот шедевр, главное дело, вершину творчества иллюстратора, личность которого она так долго пыталась установить? Все эти бессчетные часы работы в пыльных архивах и тихих библиотеках от Лондона до Нью-Йорка, от Оксфорда до Бостона; и вот наконец здесь, в Лос-Анджелесе, жарким солнечным днем ответы на все эти вопросы вдруг свалились на нее, точно с неба.

Она не ожидала такого щедрого подарка судьбы.

Но чтобы уж окончательно поверить, что это ей не привиделось, необходимо было подтверждение. Надо сравнить оригинал письма с почерком написанных от руки текстов манускриптов, которые она лично отбирала для выставки. Она быстро собрала распечатки, взяла письмо, все уложила в папку и вышла из кабинета.

— Куда собрались? — спросил Элвис, не отрываясь от монитора.

— На выставку рукописей.

— Неужели не нагляделись? — насмешливо спросил он. — Вы же сами ее готовили.

Она вышла на залитую солнцем площадь. Листья платана сухо шелестели на ветру, что разгулялся на холме; кроме нее и дежурного охранника, возле музея никого видно не было. Каблучки Бет застучали по камням, которыми был вымощен двор, и вот она вошла в Северный павильон, над которым висела вывеска в красно-золотых тонах:

«ГЕНИЙ МОНАСТЫРЯ: ИЛЛЮМИНИРОВАННЫЕ РУКОПИСИ ОДИННАДЦАТОГО ВЕКА».

На входе она использовала свой личный код доступа и еще один код — для того, чтобы открыть двери. Послышалось еле слышное гудение, Бет быстро прошла в вестибюль. Тяжелая стеклянная дверь медленно затворилась за ней, щелкнули замки. Сработали датчики движения, над головой тут же вспыхнул свет.

Но он был не слишком ярок. Хранившиеся здесь рукописи были столь ценны и так подвержены выгоранию, что освещение было минимальным. Каждая из рукописей была аккуратно уложена в отдельную витрину под стеклом. Всего витрин было более двух дюжин, и они занимали три небольших демонстрационных зала. И в каждой была своя отдельная подсветка небольшими вольфрамовыми галогенными лампочками, помещенными прямо под стекло. Эффект от подсветки получился поразительный: каждая рукопись сияла, как маячок, золотые обрезы и буквы поблескивали, точно осенняя листва, ляпис-лазурь напоминала волны Средиземного моря, красные, синие и пурпурные драгоценные камни, украшающие обложки, сверкали, словно в калейдоскопе. Впервые увидев уже готовую экспозицию, Бет даже отступила на шаг, пораженная этой красотой.

Однако теперь она прямиком направилась к ближайшей витрине, туда, где лежало Священное Писание, специально иллюстрированное и созданное для кафедрального собора христианской церкви в Кентербери. Книга была открыта на фронтисписе с изображением Святого Духа, снисходящего на апостолов в Троицын день. Теперь Бет смотрела на нее другими глазами. Не как на работу анонимного, пусть и блистательного странствующего художника, но как на одно из произведений великого мастера Амброзиуса из монастыря Святого Эдмунда. Может ли она узнать в ней ту же технику, то же волшебное сияние, что отмечали иллюстрации «Зверей Эдема»? Да, в движениях апостолов ощущалась живость, руки были воздеты к небесам. Все указывало на работу мастера, однако ей было далеко до артистизма, проявленного художником во время последней большой работы на султана Кили аль-Калли.

Она прошла к следующей витрине в соседнем зале. Здесь находился травник, книга, посвященная растениям и их использованию в медицинских целях, создана она была для английского аббатства Святого Августина. Вот стебель с цветками, некогда алые листья выцвели, приобрели ржавый оттенок, — он тянулся через всю страницу. А текст, списанный, как обычно, у древних греков, размещался вокруг, в свободных местах. Потрясающего изящества дизайн, подумала Бет, он пришелся бы по нраву в любом современном глянцевом журнале моды, а текст… она присмотрелась повнимательнее — да, так и есть, тот же слегка наклонный почерк, что и в бестиарии аль-Калли. Все сходится!

Но Бет не успокоилась, пока не увидела еще одно произведение, она точно знала, где его искать. В соседнем зале находилась копия Апокалипсиса из Восточной Англии. В конце его — проклятие на весь род человеческий.

Она шагнула в зал. Датчики света моментально откликнулись на ее появление, но все равно это было самое темное и удаленное помещение во всей экспозиции. Витрины с экспонатами были расположены дальше друг от друга, тени глубже и шире. Хотя за долгие годы Бет и привыкла работать одна в пустых музейных залах, порой даже засиживалась допоздна, ей стало немного не по себе. Она тут же напомнила себе, что на улице яркий солнечный день, все залито палящими лучами, что Элвис сидит у нее в офисе и играет в какую-то дурацкую компьютерную игру и что очень скоро она выйдет отсюда, только взглянет на концовку рукописи, сравнит с распечаткой, и последние сомнения развеются. Если ее догадка подтвердится, работу можно считать успешно завершенной.

И вот она быстро подошла к последней витрине в зале, где лежал Апокалипсис — более известный в протестантской традиции как Книга Откровений. Книга была открыта на иллюстрации во всю страницу, где изображался семиглавый дракон, изрыгающий море огня. По работе над выставкой она знала, что последние слова библейского текста служили предупреждением любому, кто посмеет изменить или изъять хоть что-то из Апокалипсиса. Если человек пойдет на такое, говорилось в книге, он обречен на все описанные в ней страшные муки и будет пребывать в этом аду вечно. Под текстом красовалась миниатюра: ребенок поднимается на небеса, а под ней — концовка в форме проклятия, повторяющая последние строки Апокалипсиса. Элегантными латинскими буквами была выведена надпись, предупреждающая, что каждый, кто посмеет испортить или исказить книгу, будет наказан, как описано в ней.

Хотя особой нужды в том не было, Бет все же достала из папки последнюю страничку из письма Амброзиуса, остальные бумаги положила на пол, затем поднесла листок распечатки к освещенной изнутри витрине. Проклятия по самой своей природе, уже не говоря о ритме прозы, были удивительно схожи; витиеватые буквы идентичны, а сам почерк, мелкий, с наклоном влево, совпадал один к одному. Ошибки быть не могло. Амброзиус из монастыря Святого Эдмунда — художник и солдат, плут и рыцарь, неизвестный гений, чье сложное и долгое путешествие из монастыря в Кентербери привело к ужасной гибели в лабиринтах султана, являлся автором обоих произведений. Микеланджело своего времени.