Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но жульничество должно быть наказуемо.
* * *
Я перезаряжаю револьвер. Затем кладу его четко напротив этого паскудного жулика. Он уставил на меня свои наглые зеньки и говорит, что уже отстрелялся. Затем он говорит, что слышал, что у мистера Уилсона появился новый человек. Игрок с большой буквы. Человек такой же азартный и рисковый, как сам мистер Уилсон.
Он называет меня трусом.
И говорит, что сейчас не видит перед собой никакого игрока. Он видит трусливого извращенного палача, прячущегося за своими верзилами.
Черт! Вот это я понимаю хороший ход! Я не в первый раз играю в эту игру. Но принять участие в игре таким образом меня приглашают не каждый раз. Но когда такое происходит все остальное перестает иметь значение.
Это именно тот момент, ради которого я живу.
Я сажусь на колени перед столом прямо напротив наглеца. Между нами лежит револьвер. Бонза хмурится. Он всегда напрягается в такие моменты. Бруно закуривает сигарету. До ужаса знакомая сцена, по-прежнему приносящая удовольствие.
Мы смотрим друг другу в глаза. Он улыбается кривой улыбкой. Кривой и наглой. Я спокойно протягиваю руку и беру револьвер. Медленно приставляю ствол к виску. В его глазах появляется ожидание. Возможно даже тень надежды на то, что я укокошу себя на радость этому болвану.
Я немного оттягиваю момент. Не из-за страха.
От удовольствия.
Самый волнительный момент для любого Игрока.
Мгновение, когда противник открывает свои карты.
Мгновение, и шарик упадет на определенное число в рулетке.
Мгновение, и тебе выпадет двадцать одно; или крупье выпадет перебор.
Мгновение, и возможно это последняя моя игра.
Металлическое «щелк!» кажется звучит громче обычного. Наглость из глаз жулика улетучивается вместе с этим «щелк!».
Теперь его очередь.
Он берет пушку. Взводит курок. Смотрит на меня теперь с презрением.
Затем резко вскидывает руку к виску и спускает курок.
БАХ!
* * *
Последний из пятерки остается один на один с заряженным револьвером. Последняя партия.
Он держится спокойно, принимая неизбежное.
Вместе со звонким щелчком в его взгляде что-то меняется. Он медленно опускает руку с пистолетом и тупо смотрит в одну точку. Игра окончена.
Он выиграл самый ценный приз, который только может быть.
Свою жизнь.
Я прошу Бруно отвести счастливчика в машину. Нам с Бонзой нужно еще оставить поздравления от мистера Уилсона.
* * *
Холодный воздух морозной ночи принимает нас в свои объятия. Мы спешим спрятаться от него в «кадиллаке», оставляя позади домик с включенным светом, пробивающимся через маленькое окошко.
Забравшись в машину, Бонза заводит двигатель, и мы покидаем окончательно опустевший причал.
Парень, сидящий рядом со мной, глядит в окно; после игры он по-новому будет смотреть на свою жизнь.
На часах одиннадцать тридцать пять ночи.
В полночь компаньоны этой пятерки приедут в домик к причалу.
Войдя внутрь, они увидят прислоненные к стене четыре трупа с вышибленными мозгами.
Над их головами они увидят поздравление, написанное кровью мертвой четверки:
«Счастливого рождества. Г.У.»
4
Паршивая ночь.
Марк Колд совсем не рассчитывал оказаться в ночном морозном лесу.
Заснеженной, холодной пустыни с торчащими омертвевшими деревьями.
Продираясь по колено в сугробах и оставляя за собой крупные капли крови.
Несложная привычная работенка обернулась крупными неприятностями.
И эти неприятности все еще преследовали его.
Кривые тени деревьев растянулись на снегу под ярким светом луны.
Где-то позади остался взорванный форд; и Марк надеялся, что сумел тем самым потрепать своих преследователей.
Точнее преследовательниц.
Они моложе него. Быстрее него. И также как он, очень целеустремленные.
Сексуальные и опасные. Точно знающие свое дело; не только постельное.
Но Марк Колд всегда отличался охрененной силой воли; несгибаемым характером и стальными тросами вместо нервов.
Правда две кровоточащие раны слегка постудили его пыл; а оставшиеся шесть патронов в обойме заставили отступить в лес, надеясь ненадолго оторваться от этих безумных сучек; и, если очень повезет, он сможет перехитрить их, и не загнуться в этой глуши.
А все так хорошо начиналось…
* * *
Горячие, упругие струи душа. То, что нужно в такую гадкую погоду.
Стою в ванне, вокруг меня пар и тепло. Холодный воздух на улице трещит, словно замершие сухие ветки.
Мышцы радуются горячей воде. Я начинаю приходить в себя.
Зимой по утрам всегда так. Ни на что не способен, пока не прогреюсь как следует.
Думаю о Лори.
Раньше по утрам грела меня она. Ее губы; ее груди; ее крепкие бедра; ее страсть и пылкость давали жизненное тепло по турам.
Последний месяц вместо нее это делает вода. Хлорированная, со странным, не приятным запахом.
От мыслей о Лори становится еще теплее.
Выключаю душ. Пар немного рассеивается. Вылезаю из ванны.
Разглядываю себя в зеркале. Подтянутое, сорока пятилетнее тело еще поигрывает мускулами; три шрама от пуль на груди, длинный, и самый уродливый шрам от мачете пересекает правый бок и прячется за поясницей. Вид со спины еще страшнее и безобразнее.
Последствия войны в Ираке.
Но больше меня забавляют психологические последствия. Позволяющие мне браться за самую разною работу с оплатой по факту. Война выбила из меня само понятие страха.
Мысли о Лори не отпускают. Они приятные и теплые. Единственный лучик света в этой клоаке непроглядного мрака, под названием моя жизнь.
Но даже такие чистые, как моя Лори, со временем утонут в безумии этой глухомани, где правят отнюдь не приличные нравы.
Она не оставалась со мной уже месяц.
Она устала.
Устала от такой жизни. Устала от обещаний. Хотя я и вправду могу увезти ее и начать все сначала. Но я не люблю торопиться. Деньги уже есть, но хочу быть уверен, что их хватит очень надолго. И для этого мне нужно сделать сегодня ночью еще одно дельце.
Самое последнее.
Я и так тянул долго. Она может не дождаться. Найти себе какого-нибудь папика, который купит ей все, что она захочет; но и взамен возьмет столько же.
Не бухти. Она не такая. Хотя…моральные принципы на этих улицах встречаются редко. А если они и есть, то их продолжительность очень короткая.
Когда ты один; когда нет связей или влиятельных друзей; когда ты зависишь от грабительских цен в магазинах и должен жить в малюсенькой квартирке, больше напоминающей кладовку.
Моральные принципы умирают, когда девушке, чтобы прокормиться, приходится вертеть задницей на сцене, или с голыми сиськами разносить бухло по столикам, кожей ощущая похотливые взгляды на своем теле.
Мы были вместе всего два месяца. И