Внезапно он ощутимо потяжелел и затрепыхался в ладони, как ожившее сердце. Потрясенный, Атын поднес Сата ближе к лицу: в забранной инеем рамке хрустальной плоскости с листвяным шорохом заклубилась темная тучка. Кудряво подымив, она посветлела и сменилась звонко брызнувшим водопадом. Он, в свою очередь, превратился в ликующую синеву. У нее не было дна, но откуда-то из немыслимой глубины цвета сгущенного неба излилась нежная трель серебряных струн. Атын с ужасом почувствовал, как душа рвется вон из него в бездонную даль.

Он с усилием заставил себя моргнуть, и чары рассеялись. Сквозь тающие клочья тумана перед глазами проступили суровые очертания кузни… А Сата немедленно показал Атыну его самого! Вернее, их самих, потому что лицо мальчика отразилось во всех гранях отчетливее, чем в самых чистых глядельцах.

Крошки-Атыны вели себя по-разному. Один смеялся, второй плакал, третий кривился в гневе, от злой усмешки четвертого стало не по себе… В глазах мальчишек отражались их двойники, а в пронзительных глазках двойников виднелись лица размером не больше ушка иглы! И все они настороженно смотрели на большого Атына. А когда он в смятении прокрутил в пальцах трепещущий камень, хоровод лиц в мельчайших подробностях повторил его растерянную улыбку.

– Мне бы только одного, – прошептал Атын. – А вас слишком много…

«З-за чем ж-же дело стало? – послышался вдруг внутри его головы знакомый шипящий голос. – Ты ведь ш-шаман!»

В памяти всплыли ледяные глаза, и спина похолодела, будто снежок попал за ворот.

«Скоро ты найдешь одну восьмилучистую штуковинку… – сказал странник задолго до того, как Атын взял камень в орлином гнезде. – Она ярче всех вместе взятых пластин каменной воды в окнах Элен и бронзовых отражателей кузнецов орхо… умеет воспроизводить живой Сюр. С ее помощью ты можешь возвратить брата на Орто. Не захочешь – твоя воля, а захочешь – сам поймешь, как и что сделать, шаман-кузнец».

Значит, все-таки не до конца было вытравлено из души и тела Атына шаманское, чужое, что не принадлежало ему изначально.

«…у тебя будет живой, настоящий брат! Он станет заботиться о тебе, а ты – о нем. Вы защитите друг друга, если придет опасность, привыкнете делиться секретами, снами, мечтами, лакомствами… начнете петь одну песню, жить одной жизнью! Ты осознаешь, что иметь близнеца, точно такого же, как ты, понимающего тебя с полуслова, – ни с чем не сравнимое счастье!»

Атын дотронулся до скрюченного плечика Идущего впереди:

– Брат, я не нарочно отобрал твою жизнь. Голова моя тогда еще не умела думать. Все за нее решила хищная плоть. Хочу вернуть тебе отнятое. Исправить нечаянно причиненное зло…

Короткий батас лег чернем в правую руку, а двойник переместился в левую. Глаза мальчика перебегали с тисков для мелких заготовок на наковальню, где на краю посверкивал Сата, и возвращались к тискам. Взгляд шамана всегда идет с востока на запад и обратно, недаром слово Илин – Восток – совпадает со словом «вперед».

Острое лезвие вонзилось в большой палец левой ладони. Острие провернулось в мякоти, и на сухое тельце человечка хлынула кровь. Частица вырезанной плоти подплыла к нему в горячей струе. Близнец явственно встрепенулся в багряной лужице.

– Возвращаю твою кровь из своей крови, твою плоть из своей, – проговорил Атын, морщась от боли.

В глазах сгустилась темень. В ней, плавно качаясь, повис Сата. На одной из граней подсыхало кровяное пятнышко…

Миг – и, выскочив из мрака, на камень налетел другой, за ним третий, четвертый… Камни с треском и ворохом искр вышибали друг друга во мглу до тех пор, пока сверху с грохотом не рухнула целая груда. Поднялся нестерпимый визг, словно кто-то водил тупым резцом по оконной пластине. Атын и сам чуть не закричал, но тут режущий уши звук подавился глухой тишиной, а в глаза вернулось наружное зрение.

От полной горсти крови не осталось и следа. Близнец побагровел и вздулся гигантским клопом. Было слышно, как под распяленной кожицей его вспученного живота булькает и переливается сок жизни.

– Ты станешь таким же, как я…

Атын с облегчением почувствовал, как в него неведомо откуда вливается незнакомая сила. Каждый миг наполнился ликующим движением. Живые слова поплыли вверх, проникая в вещество времени вокруг миров.

Зажатый в тисках, двойник корчился и пищал над пламенем горна, и вытягивал тощую шейку, точно птенец в гнезде. Моталась покрывшаяся темным пухом головенка, зажигались и гасли светлячки глаз, ручки раздвинулись и отлипли от груди.

– Такой же, как я!

– Как я! – повторял звонкий молот.

– Как я-а-а! – гудела наковальня.

Взлохмаченная тень плыла по кругу кузни, раздваивалась и опять соединялась в одну.

– Трижды сгинешь и трижды воскреснешь!

Заплесневелое тельце исступленно вертелось и гнулось. Для пущей крепости Атын присыпал близнеца порошком пережженного рога и соли. Малыш накалился под ударами молота до белого ковочного жара, пылал, визжал и плевался кислой окалиной. Черствые волоконца, искрясь, превращались в упругое мясо и жилы; спаивались и вытягивались суставы и кости, прочнела, оглаживалась морщинистая кожа.

Окостенелый идол на глазах становился живым существом, но черты лица еще были неуловимы. А немного погодя Атын заметил, что сквозь смутную плоть его «заготовки» просматриваются выбоины в глинобитном полу… Двойник колебался между призраком и человеком. Но полупрозрачное тело росло с удивительной скоростью! Мелкие кузнечные снасти сменились средними, затем крупными, и пришел миг, когда туловище кое-как уместилось в самые огромные клещи.

Последний десяток ударов доброй кувалды дался непросто. Братец неистово лягался, царапался и даже пытался укусить, но наконец, исправно прокованный, стал размером с Атына.

В мастере бушевала смесь ужаса и восторга. Он смог! Он самому себе сумел доказать, на что способен дар девятого наследника в знаменитом роду ковалей Элен! Вместе с шаманским джогуром…

Немалых усилий стоило свалить готовое творение в бочонок с водой, наполовину врытый в землю. В облаке белого пара, окутавшего кузню снизу доверху, вызволенный из инобытия близнец лязгнул зубами, яростно зашипел и смолк. Когда вода вокруг него откипела, в туманце возникли поникшая голова и плечи – бледные, с голубоватым отливом, как остывающее железо батаса. Атын выволок из бочонка безвольное тело.

Двойник лежал, не касаясь земли. Между ним и полом свободно проходила ладонь. Всмотревшись в бесцветное лицо спящего, юный кузнец задумчиво потер свое горбатое, неправильно сросшееся переносье. До встречи с кулаком Кинтея его нос был таким же прямым, как у брата. И как у Тимира… В остальном близнецы походили друг на друга, словно звезда в небе и ее отражение на вечерней глади реки.

В кузне закружился снег. Хлопьями снега казались холодные блики – волшебный камень начал тихо вращаться на наковальне. Атын вспомнил, как летом вызвал с его помощью дождь. Но Эмчита говорила, что воля Сата выше, чем власть над дождем и ветрами. Камень будто бы умеет отражать Сюры людей и усиливать чувства, а преломленное в отражении чувство может обрести плоть… Что это значит – обретает плоть?