– Трагический парадокс Криспина Херши, – объясняет Афра Бут слушателям, – состоит в том, что он выставляет себя бичом всех и всяческих клише, хотя эта маска – эдакий Джонни Роттен от литературы – один из самых затасканных стереотипов в мужском зверинце. Вдобавок он безнадежно скомпрометировал свое позерство недавним выступлением в защиту осужденного наркодилера.

Я представляю себе, как в ванну Афры Бут падает включенный фен: конечности судорожно подергиваются, волосы дымятся, и гадина умирает в корчах…

– Ричард Чизмен – жертва вопиющей судебной ошибки, – говорю я, – и упоминать о его злоключениях, чтобы задеть меня побольнее, – поступок невероятно вульгарный даже для вас, доктор Афра Бут.

– В подкладке его чемодана обнаружили тридцать граммов кокаина.

– Простите, – осторожно вмешивается председательствующий, – но не пора ли нам вернуться к…

Я не даю ему договорить:

– Тридцать грамм кокаина не делают его наркобароном!

– Нет, Криспин, не передергивай. Я сказала «наркодилер».

– Нет никаких доказательств, что Ричард Чизмен сам спрятал этот кокаин!

– А кто же это сделал?

– Не знаю, но…

– Спасибо.

– …но Ричард никогда не пошел бы на такой риск!

– Если только он не законченный наркоман, который возомнил, что его известность позволяет ему наплевать на колумбийское законодательство. К такому выводу пришли судья и присяжные.

– Если бы Ричард Чизмен был Ребеккой Чизмен, ты, Афра, подожгла бы свою волосатую манду перед колумбийским посольством, требуя справедливости. Ричарда по меньшей мере следует перевести в британскую тюрьму. Контрабанда – это преступление против той страны, куда ввозится запрещенный товар, а не той, откуда его вывозят.

– Значит, ты подтверждаешь, что Чизмен действительно занимался контрабандными перевозками наркотиков?

– Ему следует доказывать свою невиновность из британской тюрьмы, а не из вонючей ямы в Боготе, где невозможно получить даже простого мыла, не говоря уж о пристойном адвокате.

– Но Ричард Чизмен, будучи колумнистом ультраправого журнала «Пиккадилли ревью», всегда ратовал за тюрьму как средство устрашения. Я могу процитировать…

– Заткнись, Афра! Ты просто закоснелая бесформенная груда трансжиров.

Афра вскакивает с места и наставляет на меня палец, как заряженный «магнум»:

– Я требую немедленных извинений, иначе ты на своей шкуре узнаешь, как австралийские суды относятся к клевете, диффамации и дискриминации по внешности!

– Послушайте, – снова встревает ведущий, – Криспин всего лишь хотел…

– Я требую извинений от этого обрюзглого борова, гендерного шовиниста!

– Конечно же, я приношу свои извинения, Афра. На самом деле я хотел назвать тебя самовлюбленной, сексистской, ничтожной и закоснелой бесформенной грудой трансжиров, которая терроризирует аспирантов, заставляет их писать на «Амазоне» хвалебные рецензии на свои книги и, согласно показаниям очевидцев, десятого февраля в шестнадцать часов по местному времени приобрела роман Дэна Брауна в книжном магазине «Рилэй» в сингапурском международном аэропорту «Шанги». И, как выяснилось, один из очевидцев, движимый исключительно заботой об общественных интересах, уже загрузил ролик на «Ютьюб».

К моему глубокому удовлетворению, присутствующие дружно ахают.

– Только не говори, Афра, что ты купила этот роман «в исследовательских целях», потому что в это никто не поверит. Вот, пожалуйста. Надеюсь, мое пространное извинение все окончательно прояснило.

– Вам не следует, – заявляет Афра Бут ведущему, – предоставлять слово гнусным вонючим женоненавистникам! А тебе, – обращается она ко мне, – понадобится адвокат, хорошо знакомый с законодательством об ответственности за распространение клеветы, потому что я тебя засужу к чертям собачьим!

Афра Бут уходит со сцены в левую кулису; раскаты грома.

– Куда же ты, Афра?! Ведь здесь собрались все твои поклонники! Оба двое. Афра… Ну что я такого сказал?

Выезжаю на велосипеде с улицы, полной сувенирных магазинчиков и кафе, и попадаю в тупик, на пыльный полигон. Вокруг лачуги в стиле Второй мировой, и я смутно припоминаю, что на остров Роттнест интернировали итальянских военнопленных. Эти размышления, как, впрочем, и многие другие, снова заставляют меня вспомнить о Ричарде Чизмене. Роковой акт возмездия, совершенный в прошлом году в Картахене, не то чтобы принес нежелательные результаты, а привел к чудовищным последствиям: вот уже триста сорок два дня из назначенного ему шестилетнего срока заключения за распространение наркотиков Чизмен томится в центральной тюрьме Боготы. Распространение! За крошечный конвертик! Группа поддержки «Союз друзей Ричарда Чизмена» сумела, правда, добиться его перевода в одиночную камеру с более-менее нормальной койкой, но за эти «роскошества» пришлось заплатить две тысячи долларов бандитам, которые заправляют в этом тюремном крыле. Бесчисленное множество раз мне мучительно хотелось исправить свой опрометчивый поступок, но, как гласит арабская пословица, «изменить прошлое не может даже Бог». Мы – то есть группа «Союз друзей Чизмена» – используем любые связи и любые возможности, чтобы добиться сокращения срока или репатриации нашего великого критика в Великобританию, но это почти невыполнимая задача. Доминик Фицсиммонс, неглупый и обходительный помощник министра юстиции, знаком с Чизменом по Кембриджу и, разумеется, нас поддерживает, но ему приходится действовать с превеликой осторожностью, дабы избежать обвинений в покровительстве старому приятелю. Широкая публика не проявляет особого сочувствия к язвительному колумнисту. Многие напоминают, что в Таиланде и Индонезии за распространение наркотиков приговаривают к пожизненному заключению, так что Чизмен еще легко отделался; вот только отсидку в колумбийской тюрьме легкой не назовешь. Заключенные умирают там каждый месяц.

Да знаю я, знаю. Спасти Чизмена от тюремного ада Боготы может только один человек – Криспин Херши; но подумайте, какой ценой. Я вас умоляю. Мое чистосердечное признание привело бы меня в тюрьму, возможно, в ту же самую, где сейчас томился Чизмен. Я бы разорился на адвокатских гонорарах, а сайт friendsofcrispinhershey.org[83] не требовал бы предоставить мне отдельную камеру, – скорее уж бассейн с пираньями. Джуно и Анаис навсегда отреклись бы от меня. Так что чистосердечное признание в моем случае равносильно самоубийству, а, на мой взгляд, лучше быть презренным трусом, чем мертвым Иудой.

Пойти на это я не готов. Не могу.

За полигоном пыльная дорога пропадает.

Всем нам случается свернуть не туда. Разворачиваю велосипед и еду в обратную сторону.

Полуденное солнце, будто микроволновка с настежь распахнутой дверцей, насквозь пропекает все незащищенные участки тела. Роттнест – островок маленький, восемь квадратных миль голых скал, опаленных солнцем лощин, поворотов, извивов, подъемов и спусков, а Индийский океан либо все время на виду, либо вот-вот появится из-за очередного изгиба дороги. На полпути к вершине холма я слезаю с велосипеда и толкаю его перед собой. В ушах бешено стучит сердце, рубашка липнет к далеко не плоскому животу. И когда это я успел потерять спортивную форму? Тридцатилетний я махом взлетел бы на холм, но теперь меня мутит от усталости. В последний раз я ездил на велосипеде… хм, лет восемь назад, не меньше, с Джуно и Анаис, в саду за домом на Пембридж-Плейс. Однажды, во время каникул, я соорудил для девочек полосу препятствий, с дощатыми спусками и рампами, бамбуковыми слаломными воротами, туннелем из простыней на веревках для сушки белья и злобным огородным пугалом, которое нужно было на ходу обезглавить Экскалибуром. Я объявил игру «мотокроссом», и мы втроем устроили гонки на время. Наша тогдашняя домашняя помощница, француженка, забыл, как ее звали, приготовила лимонад из красных грейпфрутов, и даже Зои присоединилась к нашему пикнику на лужайке за пенными зарослями гортензий. Джуно и Анаис часто просили меня снова устроить гонки с препятствиями, но я так и не собрался: то нужно было срочно писать рецензию, то отправить кому-то электронное письмо, то довести до ума очередной эпизод в романе, так что «мотокросс» больше не повторился. Интересно, что стало с детскими велосипедами? Наверное, Зои от них избавилась. Оказывается, она отлично умеет избавляться от всякого ненужного хлама.