Несмотря на это, отчет доктора Ньюком мне мало чем поможет. В нем Джейкоб отвечает на вопросы как робот. Присяжные, может, и хотят быть справедливыми, но, когда дело доходит до вынесения вердикта, первостепенное значение у них приобретает интуиция, внутреннее чутье по отношению к обвиняемому. А значит, я костьми лягу, чтобы Джейкоб заочно вызвал у них как можно больше симпатии, раз у меня нет намерения вызывать его к барьеру для дачи показаний. С его отсутствием выраженных эмоций, бегающими глазами, нервными тиками – это было бы катастрофой.

За неделю до начала процесса я берусь готовить Джейкоба к суду. Подъезжаю к дому Хантов. Тор выскакивает из машины и, виляя хвостом, несется к двери. Пес привязался к Тэо до такой степени, что иногда я задумываюсь, не оставить ли его, свернувшегося калачиком, ночевать на постели Тэо, раз уж он, похоже, чувствует себя здесь как дома. Да и Бог знает: Тэо нужна компания. После его «бегства» через всю страну он «отстранен от полетов» лет до тридцати, хотя я продолжаю твердить ему, что, вероятно, найду повод подать апелляцию.

Я стучу, но никто не отвечает. По привычке вхожу сам, Тор быстро взбегает по лестнице.

– Привет! – кричу я, и появляется улыбающаяся Эмма.

– Вы как раз вовремя, – говорит она.

– Для чего?

– Джейкоб получил сто баллов за тест по математике, и в награду я разрешила ему устроить сцену с места преступления.

– Жуть какая.

– Просто еще один день моей жизни, – говорит Эмма.

– Готово! – кричит сверху Джейкоб.

Я иду за Эммой, но, вместо того чтобы направиться в комнату Джейкоба, мы двигаемся в ванную. Она открывает дверь, я тут же рыгаю и зажимаю ладонью рот.

– Что… что это такое? – с трудом выговариваю я.

Повсюду кровь. Я как будто попал в логово серийного убийцы. Длинная, изогнутая аркой кровавая полоса тянется вдоль стенки душевой кабинки, зеркало и раковина почти полностью залиты кровью. Эмма бросает взгляд на мое лицо и начинает хохотать:

– Успокойтесь, Оливер! Это всего лишь кукурузный сироп.

Она тянется к зеркалу, проводит по нему пальцем и подносит его к моим губам.

Мне не удержаться от искушения лизнуть его. Да, это кукурузный сироп, с красным красителем наверное.

– Не порти мне место преступления, мам, – ворчит Джейкоб. – Значит, ты помнишь, что хвост пятна крови обычно направлен в ту сторону, куда кровь текла…

Вдруг я вижу Джесс Огилви, стоящую в душе, и Джейкоба напротив нее, там, где сейчас Эмма.

– Я тебе подскажу, – говорит он матери. – Жертва была прямо здесь. – Он указывает на коврик между душевой кабинкой и зеркалом над раковиной.

Легко могу представить, как Джейкоб, смочив тряпку отбеливателем, вытирает зеркало и ванну в доме Джесс.

– Почему в ванной? – спрашиваю я. – Джейкоб, почему ты устроил сцену преступления здесь?

Этих слов достаточно, чтобы Эмма поняла причину моего глубокого потрясения.

– О боже! – Она поворачивается ко мне. – Я не подумала… Не поняла…

– Кровь сильно разбрызгивается, – говорит Джейкоб, которому явно не по себе. – Я подумал, мама будет меньше ругаться, если я сделаю это в ванной.

Строчка из отчета доктора Ньюком всплывает у меня в голове: «Я выполнял правила».

– Убери тут все, – говорю я и выхожу.

– Новые правила, – объявляю я, когда мы втроем сидим за столом на кухне. – Первое и главное: больше не разыгрывать сцены с места преступления.

– Почему? – обиженно спрашивает Джейкоб.

– Ты скажи мне, Джейк. Тебя судят за убийство. Думаешь, это очень умно – устраивать фальшивую сцену убийства за неделю до суда? Ты уверен, что соседи не подглядывают за тобой сквозь щели между занавесками?..

– А) наши соседи слишком далеко, им ничего не видно в окна, и б) сцена наверху в ванной не имела ничего общего с тем, что было в доме Джесс. Эта демонстрировала артериальное кровотечение в ду́ше и рисунок брызг крови на зеркале от ножевого удара, полученного жертвой со спины. А у Джесс…

– Не хочу ничего слышать, – перебиваю его я, затыкая уши.

Стоит мне только подумать, что шанс спасти Джейкоба есть, как мой подзащитный вытворяет что-нибудь вроде этого. К несчастью, меня бросает от мысли, что такое поведение лишь подкрепляет мою линию защиты (разве можно не считать его сумасшедшим после только что виденного мною?), к соображениям, что подобные выходки вызовут отвращение у присяжных. В конце концов, Джейкоб не разговаривает с воображаемыми гигантскими кроликами, а притворяется, что убил кого-то. На мой взгляд, это крайне подозрительно. Как будто он практикуется, чтобы потом, в реальности, не оплошать.

– Правило второе: в суде ты должен выполнять все точно так, как я скажу.

– Я был в суде уже раз десять, – отвечает Джейкоб. – Думаю, я справлюсь.

Эмма качает головой и тихо говорит:

– Слушайся его. Оливер сейчас главный.

– Перед каждым заходом в зал суда я буду давать тебе блок листков для заметок, – говорю я ему. – Если нужен перерыв, ты даешь мне один из них.

– Какой?

– Любой. Но ты делаешь это только в том случае, когда тебе нужен перерыв. Кроме того, я дам тебе блокнот с ручкой и хочу, чтобы ты вел в нем записи, как делаешь во время просмотра «Борцов с преступностью».

– Но в этом зале суда ничего интересного не происходит…

– Джейкоб, – спокойно говорю я ему, – там будет решаться твоя судьба. Правило третье: ты не можешь разговаривать ни с кем. Даже с матерью. А вы, – я поворачиваюсь к Эмме, – не можете говорить ему, что он должен чувствовать, как реагировать, выглядеть или действовать. Все фразы, которыми вы обмениваетесь во время заседания, будут прочитаны прокурором и судьей. Я не хочу, чтобы вы даже обсуждали погоду, потому что это тоже будет интерпретировано, и, если вы сделаете что-нибудь подозрительное, вас сразу удалят из-за стола защиты. Хотите, можете написать: «Дыши» – это нормально. Или: «Все хорошо, не волнуйся». Но только такие вещи. Я хочу, чтобы вы это поняли.

Эмма прикасается к руке Джейкоба:

– Ты понимаешь?

– Да, – говорит он. – Могу я теперь уйти? Вы представляете, как трудно оттирать кукурузный сироп от стен, когда он засохнет?

Я не обращаю на него внимания.

– Правило четвертое: ты наденешь рубашку и галстук, и я не хочу слышать, что у тебя нет на них денег, это просто не обсуждается. Эмма…

– Никаких пуговиц, – заявляет Джейкоб тоном, не допускающим возражений.

– Почему?

– От них у меня странное ощущение на груди.

– Хорошо, – говорю я. – Как насчет водолазки?

– Могу я надеть свою счастливую зеленую толстовку? – спрашивает Джейкоб. – Я носил ее, когда сдавал экзамен и получил восемьсот баллов за математику.