Положение Западной армии стало отчаянным. Ее дух был подорван, боеспособность падала. То там, то здесь возникала паника. Если ижевцы, познавшие на себе коммунизм, потерявшие родных и близких при массовых репрессиях, дрались и стояли насмерть, то мобилизованные сибирские мужики все чаще сдавались или перебегали к красным. На фронт, где наметилась победа, большевики слали новые и новые подкрепления. По степям пошла мешанина красных и белых. Генерал С. Н. Войцеховский, принявший командование ударной, наступавшей к Волге группировкой, хотя и получил высокий чин в период меняющихся скороспелых правительств, был умным и талантливым военачальником. Он начал пятиться от Самары и разворачиваться, чтобы нанести прорвавшимся красным фланговый контрудар. В то же время Тухачевский, которому были подчинены все вошедшие в прорыв части, загорелся идеей окружить дивизии Войцеховского и поворачивал для этого свои войска. Но Войцеховского на старом месте уже не было, он сам пытался обойти Тухачевского. Массы войск кружились наугад, нацеливаясь на слабые места друг друга.

А Чапаев, не очень-то высоко ставивший «мальчишку» Тухачевского, тем более подчиненный ему лишь временно, приказа не выполнил, продолжая выполнение прежнего плана. В результате этой неразберихи части Чапаева и Войцеховского столкнулись на реке Ик лоб в лоб. Удар приняли на себя 4-я Уральская горнострелковая дивизия и все та же Ижевская бригада, перебрасываемая на самые трудные участки. Два дня шел жестокий бой. Но едва противник обнаружился, к месту сражения красные подтянули еще две дивизии. И Войцеховский отдал приказ о срочном отходе к Уфе — только этим он мог спасти остатки своих войск от полного разгрома. 13.05 красные заняли Бугульму, перерезав еще одну линию железной дороги и почтовый тракт — последние пути сообщения Западной армии. Теперь белым частям, еще не успевшим отступить на восток, ничего не оставалось делать, кроме как бросить тяжелое вооружение, имущество и отходить степями и проселками, пытаясь спастись любой ценой.

Военного таланта у Фрунзе, конечно, не отнять. Но нельзя отметить и другого — ему отчаянно везло. Дело в том, что в операции по разгрому зарвавшейся вперед армии Ханжина красные сами зарвались. К середине мая их фронт вдавился в «белую» территорию выступом глубиной 300–400 км и такой же ширины. С юга были казаки, с севера — Сибирская армия. Восстание уральских казаков ширилось. Их отряды взяли г. Николаевск (ныне Пугачев), выходя к Волге. Но скоординировать усилия, направить их на тылы Фрунзе колчаковский штаб так и не смог. Мало того, казаки получили директиву, "взять г. Уральск, а затем действовать на Бузулук или Самару". Совершенно бездарно проторчала в оренбургских степях 14-тысячная Южная группа войск ген. Белова, прикрывая левый фланг фронта, где никаких активных действий не велось и даже демонстраций таковых не предпринималось. Ее могли использовать непосредственно для флангового контрудара, могли бросить на поддержку Толстова, чтобы взять Уральск и совместно атаковать красных. А потом уже и большевики опомнились. Из фронтового резерва к Фрунзе перебрасывались Московская кавдивизия, 3 бригады. Ленин 29.05 дал указание РВС Востфронта:

"…Мобилизуйте поголовно прифронтовое население".

Большинство наспех сколачиваемых частей пополнения были слабыми, неподготовленными, плохо вооруженными. Но они годились для затыкания дыр на «казачьих» направлениях, если не для побед, то для создания видимости сплошного фронта.

С севера над прорывом нависала сохранившая силы Сибирская армия. Командовал ею Рудольф Гайда, военфельдшер австрийской армии, ставший капитаном чехословацкого корпуса, а при безалаберной Директории перешедший на русскую службу с чином генерал-лейтенанта. Вообразив себя спасителем России, он сформировал себе пышный конвой, одетый в форму русского императорского конвоя, только на погонах вместо вензеля Романовых был личный вензель Гайды. Набивал свой поезд подарками и подношениями освобожденных городов, стоившими целые состояния. Окружал себя невероятной помпой, оркестрами и роскошью. Очень недалекий, бездарный в военном отношении, он обладал, ко всему прочему, склочным характером. Когда направление Западной, а не Сибирской армии было признано главным, Гайда воспринял это как личное оскорбление, а поражение Ханжина встретил с удовлетворением, будто справедливость наконец-то восторжествовала. В довершение этот выскочка поцапался с другим выскочкой, 26-летним Дмитрием Лебедевым, начальником штаба Верховного Правителя. Когда Ставка Колчака начала слать ему один за другим приказы помочь Западной армии, Гайда эти приказы игнорировал. Он считал унизительным, что ему, герою освобождения Сибири и Урала, указывает какой-то «юнец». Полученные из Омска директивы о действиях на юг называл бездарными и невыполнимыми. И вместо юга активизировал наступление на север. Корпус Пепеляева отбросил красных еще на 45 км и 2.06 взял г. Глазов. Под угрозой оказалась Вятка — цель заманчивая, но в стратегическом отношении абсолютно уже не нужная.

Ханжину оставалось надеяться только на собственные силы. Он и попытался это сделать, организовать с востока контрудар, чтобы срубить под основание клин, вбиваемый красными. Для этого в районе Белебея сосредоточивались все стратегические резервы — Волжский корпус Каппеля и сильный Украинский полк им. Тараса Шевченко. Действительность порушила все расчеты. В прорыв уже вошли силы, большие, чем вся Западная армия. Узнав о сосредоточении, Фрунзе сам решил уничтожить Каппеля. 25-я дивизия, рвущаяся к Каме, разворачивалась на 180 градусов для атаки на Белебей с севера, 31-я, развернувшись на 90 градусов, — с запада, а 24-я, теснившая 6-й корпус по течению р. Демы, чуть изменив направление, атаковала с юга. Каппель попал в ловушку. Под одновременным тройным ударом его корпус стал терпеть поражение. Приданный полк им. Шевченко перешел на сторону красных — хохлы решили, что при начавшемся отступлении они таким способом быстрее попадут на родину. Понадобилось все мастерство Каппеля, чтобы сложными маневрами, прикрываясь арьергардами и контратаками, вывести свои части из окружения и избежать полного разгрома.

В это время прорыв Пепеляева на Глазов обеспокоил Москву — создалась угроза награбленным в Вятской губернии крупным запасам хлеба. Да и со стратегической точки зрения дальнейшее движение Фрунзе на восток при нависающей с севера 50-тысячной Сибирской армии было бы безумием. Поэтому Фрунзе приказали остановиться на рубеже р. Белой, из его подчинения изымалась 5-я армия Тухачевского с приданными ей 25-й и 2-й дивизиями, чтобы совместно со 2-й и 3-й красными армиями начать операцию против Гайды. Фрунзе брыкался как мог, доказывая необходимость добить колчаковцев, ездил к командующему фронта, отстаивал на военном совете, телеграфировал в ЦК и Ленину. И снова ему крупно повезло — его не послушались! До сих пор во всех спорах с начальством ему, вышедшему из недр партии, теми же апелляциями к Ленину и в ЦК всегда удавалось настоять на своем, а тут вот не удалось, 25-ю и 2-ю дивизии оставили, а 5-ю армию отобрали, перенацелив на север…

Тем временем Ханжин пытался собрать боеспособный кулак на подступах к Уфе. Этого уже не получилось, разбитые и деморализованные колчаковские войска, преследуемые большевиками и прижимаемые к полноводной реке Белой, уходили на правый берег. Водный рубеж подарил небольшую передышку. Остатки армии приводились в относительный порядок и были сведены в три группы: Волжскую Каппеля, Уфимскую — Войцеховского и Уральскую — Голицына. Несколько ошибок допустил Колчак. Он снял Ханжина, на которого Лебедев ловко сумел свалить вину за собственные грубые ошибки. Командующим был назначен К. В. Сахаров, совершенно не обладавший стратегическими талантами. С юнкерских лет сослуживцы прозвали его "бетонной головой", и выдвигался он только благодаря железной решительности и готовности выполнить любой приказ. Он и у Колчака выделился этой бездумной уверенностью, совершенно не считающейся с реальностью.