потом поднимает ладонь в защитном жесте. — Помочь вспомнить, но не похищение, а время до него.

До похищения? Зачем ему знать, что происходило до того, как Ребекка пропала? Не понимаю, какое отношение это имеет к расследованию, но если это поможет убить время, то я только за.

Андополис берет пульт управления с подлокотника дивана. Несколько секунд держит его в руке.

— Наверное, это немного расстроит тебя, но я думаю, что это важно.

— О’кей. — Надеюсь, это какое-нибудь домашнее видео. Может, я смогу узнать побольше о ней. В смысле, обо мне.

Он нажимает на «плей». На экране дрожат черные полосы, потом в фокусе появляется серая комната. За столом перед камерой сидит девушка-подросток, закрыв лицо руками.

«Элизабет Грант, встреча пятая, тридцатое января 2003 года, время 21:47», — проговаривает голос за кадром. Перед девушкой на другом конце стола садится мужчина. Я вижу только его затылок, но сразу понимаю, что это Андополис.

«Я уже все вам рассказала, — сдавленным голосом говорит девушка. — Я не понимаю, зачем постоянно об этом говорить».

Это комната для допросов, но не такая, в какой меня держали в Сиднее.

«Нам нужны все детали, даже те, которые кажутся неважными или незначительными».

Девушка поднимает голову. Ее лицо представляет собой непонятно что. Под глазами черные разводы от потекшей туши, она вся в красных пятнах, нос течет. Несмотря на такой вид, я узнаю ее. Это лучшая подруга Ребекки, Лиззи.

«О’кей», — говорит она.

Мне ее жаль. Она еще слишком юная, чтобы выглядеть такой измученной, такой убитой.

«Ты рассказала мне о последних неделях, но мне интересно, не помнишь ли ты чего-то необычного. Может, она говорила что-нибудь странное о школе или о своей домашней жизни».

«Нет, — отвечает она. — Ничего».

Я вижу, Лиззи что-то скрывает, но интересно, видит ли это Андополис. Несколько секунд он внимательно смотрит на нее в тишине, заставляя нервничать.

«Твоя подруга пропала, — наконец говорит он, сейчас его голос звучит по-другому, холодно. — Никто не знает, какому насилию она подвергается в данный момент, пока мы играем в эти игры».

«Я не играю ни в какие игры!» — всхлипывает Лиззи.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Андополиса. Это было действительно жестко. Он совсем не кажется таким суровым. Андополис продолжает невозмутимо смотреть на экран.

«Тогда подумай лучше, — продолжает он на экране, — подумай, может, Ребекка вела себя как-то странно. Или появилось что-нибудь необычное».

Лиззи делает несколько глубоких вдохов. Я наклоняюсь вперед, смотрю на нее.

«Есть кое-что. Не думаю, что это поможет, но если вы хотите знать… — Она в испуге смотрит на следователя, потом продолжает, не дождавшись ответа: — Это было сто лет назад. Прошлым летом. Я уезжала в гости к тете. Когда вернулась, Бек как-то изменилась».

«Как именно изменилась?»

«Я не знаю. Сложно объяснить. — Лиззи начинает тараторить взахлеб. — Просто она… Это было едва уловимо. Наверное, ничего и не было. Не думаю, что кто-нибудь еще заметил. Во всяком случае, никто ничего не говорил. Но мы лучшие подруги. Мы как сестры».

Лиззи глотает слезы, ее подбородок дрожит.

«Пожалуйста, без слез», — говорил Андополис.

Вот козел. Я на сантиметр отодвигаюсь от него на диване. На экране Лиззи кладет дрожащие руки на стол и пытается успокоиться.

«Извините», — шепчет она, снова сглатывает.

«Что в ней изменилось? Мне нужна конкретика», — продолжает Андополис.

«Сложно объяснить. Она стала какой-то дерганой. Пуганой. Паниковала по пустякам. И еще стала держаться по-другому. Раньше она всегда следила за осанкой, старалась казаться как можно выше. Когда я вернулась домой, она была другой. Одежда сидела на ней как-то странно, и я не сразу поняла, в чем дело. Потом заметила, что она сутулится, что ли. Как будто прячется или типа того».

«Боли в суставах?» — спрашивает Андополис.

«Вот еще! — Уверенность Лиззи удивляет меня. Возможно, она не просто испуганная маленькая девочка. — Там было что-то другое. Она мне больше не доверяла, как раньше. И еще Джек сказал, что она приходила к нам домой, когда я была в отъезде. Зачем приходить, зная, что меня нет? Это было странно».

«Ты спрашивала ее об этом?»

«Нет».

Я подаюсь вперед, рассматриваю Лиззи. Пытаюсь понять, есть ли что-то еще, чего она недоговаривает. Но чем ближе я наклоняюсь, тем сильнее ее лицо распадается на крошечные разноцветные квадратики.

Андополис выключает телевизор.

— Итак, что случилось? — спрашивает он, глядя на меня в упор. — Что произошло летом накануне твоего исчезновения, летом 2002 года?

К этому я не была готова.

— Я не знаю. Ничего, — отвечаю я. — Думаю, она это вообразила. Я просто повзрослела.

— Так она вообразила или ты повзрослела?

Я чувствую, что меня допрашивают с пристрастием. Он как будто забыл, что я взрослая женщина, а не испуганный подросток, как Лиззи.

— Думаю, и то и другое. Это было давно. — Нужно сменить тему как можно быстрее. Возможно, он знает больше, чем показывает.

— Лиззи выглядела такой грустной, — говорю я. — Бедняжка. Если бы я могла протянуть руки и обнять ее.

— Ты не можешь вернуться в прошлое, Бек, — отвечает он с болью в голосе и все с тем же затравленным взглядом.

Не получается. Я не могу разгадать его. Милый мужчина с ухмылкой словно превратился в другого человека. Возможно, стоило выбрать Малика.

— Мы живем сейчас. Мне нужно знать, немедленно. — Он по-прежнему смотрит на меня.

— Хм? Что знать?

— Защищаешь ли ты кого-то, — говорит он.

Я в замешательстве и надеюсь, он это видит.

— Нет. Конечно нет! Зачем мне защищать человека, который сделал это со мной? — Мой голос дрожит и срывается. Я смотрю на Андополиса, словно он предал меня.

Он покупается на это.

— Прости, Бек. Я не хотел тебя расстраивать. — Он протягивает руку, чтобы успокоить меня, но передумывает. Он извинился, но этого недостаточно. Я чувствую, что силы перераспределились. Но он снова берет ситуацию под контроль, слишком быстро. Я не успеваю перехватить инициативу.

Позже, когда он везет меня домой, я нарочно молчу. Люди ненавидят неопределенность. Если я мила с кем-то, а потом вдруг становлюсь холодна без причины, это сводит их с ума.

— Ты в порядке? — наконец спрашивает он.

Я не отвечаю. Он съезжает на обочину.

— Что не так, Бек? — говорит он. — Ты все еще расстроена из-за того, что я говорил в участке?

Я мотаю головой.

— Что тогда?

Я смотрю на колени и считаю в уме до десяти.

— Сколько это еще будет продолжаться?

— Тебе нехорошо? — Он думает, что я говорю о поездке в машине.

— Нет. Меня тошнит оттого, что я пытаюсь вспомнить вещи, которые не хочу вспоминать.