Грех не помочь такой доброй и прекрасной эданне!

– Эданна, это уж лет сто тому назад было. Вот и не все в курсе, только самые-самые. Вы знаете, что Линдано называют закрытым островом?

Мия знала.

Что характерно, это только сейчас, при Эрвлинах. При Сибеллинах все было иначе, секрет зеркал хоть и охранялся, но не так строго. А сейчас мастера жили на острове безвылазно.

И то ли климат там был плохой, то ли что еще…

До тридцати лет, считай, единицы доживали[23].

Кто отдаст туда своего ребенка даже на обучение? Или те, кому уж хуже некуда, или те, кому наплевать.

Эмилио Сальвадори был из первых. Такое бывает. Мать его родила от благородного дана, который благородно выкинул служанку на улицу. И та опускалась все ниже и ниже. Ребенка содержала в приемной семье, сама на панель пошла, лишь бы за него платить…

Хлебнул там мальчик, конечно…

А когда ему исполнилось семь лет… где уж ньора Сальвадори познакомилась с линданским мастером – неизвестно. Но она понимала, что ей остался год, может, два. Потом она умирает, а ее ребенок оказывается в сточной канаве. И – все.

И ньора попросила мастера забрать мальчика с собой.

Мастер исполнил ее просьбу. Что уж там стало с ньорой – неизвестно. Впрочем, умерла, конечно, на панели долго не живут. А вот мальчик оказался невероятно талантливым.

Свое первое настоящее зеркало он отлил в десять лет, тогда же получил и звание мастера.

А в двадцать лет его не стало. Да так странно…

Был человек – и исчез.

Жена осталась, дети остались, зеркала, которые он отливал, – тоже. А сам мастер Сальвадори пропал. Однажды утром он ушел в мастерскую. А когда вечером его пришли позвать домой, обнаружилось, что его нигде нет. Есть верхняя одежда, в углу стоит обувь, а мастера – нет.

– Уехал с острова? Договорился и его вывезли?

– Ни одна лодка к острову не причаливала.

– Убили?

– Мастерская находилась среди других. Не на отшибе. Услышали бы шум, гам, крики…

– Сам утопился?

– В центре острова?

Мия почесала кончик носа.

– Ладно. Сдаюсь. Что с ним случилось?

– Этого никто не знает, эданна, – хитро улыбнулся приказчик. – Никто…

– А зеркала?

– За свою жизнь мастер Сальвадори отлил несколько десятков зеркал. Сейчас это клеймо передается в семье Сальвадори, но потомки ставят первую букву своего имени.

– Ага…

– Говорят, что он нашел какой-то секрет. Вы знаете, старые зеркала тускнеют, темнеют, но его зеркало всегда останется ясным и чистым. И он мог лить действительно большие зеркала. В которых видно всего человека.

– Потрясающе!

– Секрет так до сих пор и не раскрыт. Большие зеркала могут делать, но они тускнеют и темнеют… Говорят, мастер Эмилио продал свою душу дьяволу, и когда срок вышел… вы понимаете… за ним явились те, кого лучше не поминать к ночи.

Приказчик смешно таращил глаза.

Мия задумчиво кивнула.

– Может, и так… а зеркала святой водой проверяли?

– Более того, эданна. Если вы посмотрите… зеркало-то серебряное! И вот… крест на нем нацарапан… кто-то постарался.

Мия кивнула еще раз.

– Да, нечисть такого не выносит.

– На Линдано есть храм. Но, говорят, мастер туда почти не ходил… может, раз или два, на него из-за этого ругались. Но там не так строго…

Мия хмыкнула.

Строго, не строго… кто ж будет ругать курицу, несущую золотые яйца? Да пусть хоть на каком она насесте сидит, лишь бы нестись не переставала!

Хотя вот они по воскресеньям ходили на службу, к причастию, все как положено. И в церковь пару раз в неделю обязательно заглядывали, и в копилочку деньги бросали. Дядя очень настаивал.

– Мастер Эмилио Сальвадори. Линдано. Примерно лет сто назад?

– Да, эданна.

Мия положила себе узнать что можно. Только вот где?

– А кто вам продал это зеркало?

Ньор замялся, но блеснул еще один лорин, лег на стойку, потом самопроизвольно растворился в воздухе, и приказчик потянул откуда-то большую засаленную книгу.

– Посмотрим, эданна, посмотрим…

Мия терпеливо ждала.

Она уже убрала и зеркало, и кулон… дома она еще посмотрится. Дома она попробует разобраться. А здесь и сейчас надо узнать все возможное.

– Ага… вот, записано. Дан Джанмария Дуранте.

– А подробности?

Мия успела увидеть, что там и было-то всего три золотых, но ругаться не стала. Пусть уж… за такое – и больше не жалко. Да и деньги не каторжным трудом ей достались.

Приказчик еще полистал свой гроссбух.

– Я бы сказал, эданна, что это или украденное, или он наследство распродает… вот, тут почти двадцать вещей, которые он принес, все хорошие, дорогие… а самого дана я помню. Сейчас вспомнил. Не так чтобы он был шикарно одет или богатым казался…

– Можно мне посмотреть, что еще он приносил? – попросила Мия.

Ей-ей, приказчик бы не отказал ей, попроси она даже шкуру снять с благородного дана. За такие-то деньги?! Считай, ему сегодня в карман упала сумма, за которую он полгода работать должен.

Да что угодно, эданна!

Из лавки Мия уходила еще час спустя.

Кроме зеркала и кулона она купила еще несколько книг. И симпатичную шкатулку, проданную тем же человеком. Ньор позвал одного из уличных мальчишек, и тот тащил за Мией все это добро.

За пару улиц от дома она наградила мальчишку тремя сольди (что в кармане было), и тот, довольный, умчался прочь. Он-то больше чем на пяток рий не рассчитывал.

Но эданна хорошая, эданна благородная… Куда он ее отвел? А он уже забыл. У денег есть отвратительное свойство: они прекрасно отшибают память.

Дома Мия сгрузила все на кровать.

Достала зеркало, посмотрелась в него.

Сбросила личину, еще раз посмотрелась.

И с личиной, и без личины в зеркале отражалась именно она. Мия Феретти. Удлинить зубы? Не видно.

Сделать красные глаза?

Все равно в зеркале они карие.

Мия даже два зеркала рядом поставила, для контроля.

Но – нет.

Ее зеркало привычно показывало все изменения. Зеркало мастера Сальвадори их видеть отказывалось.