– Да, эта порода не из крепких. Лет через сто они, видимо, совсем вымрут – потому и находятся под императорской защитой.

– Бабушка говорила, что раньше детей катали, но перестали еще до того, как я родилась.

– Определенно до того. Сорок лет назад, пятьдесят… нет, больше. А я всё живу… а мы с тобой всё скрипим, так ведь, Брука?

Дождь полил втрое сильнее прежнего. Мурхус, глядя на небо, издал ноющий звук.

Старик встал, запахнулся в плащ.

– Пойдем-ка спрячемся где-нибудь.

Рабы горбились, все быстрей работая ложками. Старик с Прин укрылись под нависающей кровлей.

– Рабыня все ваше пиво выпила, жадюга такая, – сказала Прин.

– Да, от последнего глоточка я бы не отказался. Но что делать, рабы тоже пить хотят.

– Может, мое допьете?

Старик, подняв бровь, посмотрел на Прин, на свою и на ее кружки.

– Н-нет, спасибо. – Он откинул дверную завесу и вошел внутрь, Прин за ним. Она взобралась на табурет у стойки, он задержался поговорить с тремя варварами – на их языке, и бегло. Ирник пользовался парой варварских фраз, чтобы подгонять рабочих, Тетти знал несколько неприличных слов, но этот господин молол языком так, будто сам был из них, и трогал их за плечи, а они отвечали тем же. Допивая пиво, разбавленное дождем, Прин заметила, что за спинами мужчин переминаются две женщины, желая показать старику детей. Одной девочке Прин на днях дала персик, но ей не позволили его взять, и Прин, не зная еще местных обычаев, огорчилась.

– Юни, – окликнула она, опершись локтем на стойку; прислужница, обмотав палец передником, оттирала присохшую кляксу похлебки. – Кто это?

– Кто-кто – сам граф! Видала, караван тут проехал днем?

– Так это он был?

– Нет, гости его. Он, как проводит своих друзей с севера, всегда к нам захаживает. Знаешь, он великий волшебник – ты на него не очень-то пялься. Правда-правда! – Юни атаковала упрямое пятно ногтем. – Я сама не видала, как он колдует, но много чего слыхала. Глянь-ка! – Юни тронула Прин за руку, и та обернулась к двери.

В таверну входил старый Роркар с кучкой новых работников. Прин он нанимал, обутый в кожаные сандалии, но с тех пор она его обутым ни разу не видела. Стряпуха Кика при виде их сунула деревянный половник в горшок и положила растопыренные пятерни на прилавок. Прин часто наблюдала у нее такой жест – будто крестьянка, выдернув из земли какие-то корешки, кладет их на камень. Не слишком белые зубы обнажились в улыбке.

– …это вам не город, где можно являться на работу когда вздумается. Чтоб никаких опозданий. – Роркар хлопнул по дереву собственной жесткой рукой. – Я новеньких привел, Кика. Это Кудьюк. – Он подтолкнул рабочего вперед, отечески обняв за плечи.

– Кудьюк. – Кика кивнула, налила в миску похлебки и протянула высокому волосатому варвару.

– Это Зайки. – Рука на плечах другого.

– Зайки. – Кивок и миска похлебки.

Юни раздавала рабочим деревянные ложки.

– Это у нас хар-Лелюк.

– Хар-Лелюк.

Прин недавно узнала, что «хар» перед именем женщины означает «лучистая», а в обычной речи это слово-усилитель вроде «очень» или «ужасно».

– Доникс.

– Доникс. – Кивок и миска.

Неделю назад Кике точно так же представили Прин. Когда хозяин представляет тебя как нового работника, Кива каждый вечер вручает тебе миску и кружку, но кружка наливается только после первого рабочего дня. Говорили, что Роркар помнит их имена только до таверны, а Кика запоминает навечно. На глазах у Прин она уже трижды отказывала уволенным, норовившим поесть задарма.

– Это Ярсед.

Кивок, миска, ложка.

Обслужив всех, Кика кивнула Роркару за плечо.

– Да? Что такое?

Кика повела щетинистым подбородком.

– Чего ты? – Роркар оглянулся. Граф в это время уже закончил беседу и ходил между столами, как раньше между скамьями, со своей лучезарной улыбкой. Люди вставали, когда он приближался.

Владелец пивоварни походил на племянника широким лбом, косматыми бровями, мощной челюстью и клочковатой бородкой.

– Ваше сиятельство! – Он приложил ко лбу правую, сжатую в кулак руку.

– Роркар, братец! – Граф мягко отвел кулак от лысого, как и у него, лба. – Сколько раз я тебе говорил: не нужно этого делать в своих собственных стенах. Прибереги это для публичных церемоний, когда нам обоим приходится соблюдать ритуал.

– А я, ваше сиятельство, повторю, что эти стены не всегда мне принадлежали: они стали моими лишь благодаря щедрости покойного вашего родителя, чья кончина весь Неверион обездолила.

– Да-да, ты это уже двадцать лет повторяешь и столько же времени моего совета не слушаешь. Жениться тебе надо, сына родить и передать ему свое дело.

– Не для меня это, ваше сиятельство. Я на пивоварне своей женат.

– Скажу еще раз: если силы уже не те, то есть способы. – Граф поднял палец. Одни в таверне засмеялись, другие затаили дыхание.

– Ваше сиятельство изволит знать, что у меня и так наследник имеется, племянник мой. Ты тут, Тетти? Поди сюда, окажи почтение их сиятельству!

Тетти, сплошные локти и уши, подошел, ухмыляясь.

– Да ты, Тетти, на целую голову вырос с нашей последней встречи! – воскликнул граф. – Давно я, выходит, не был у вас.

– Всего три-четыре месяца, ваше сиятельство! – Тетти, в свою очередь, стукнул себя в лоб кулаком.

– Но тебя я тогда не видел, ты гостил у кого-то из родичей. Сильно же ты вытянулся!

– У нас за это время кое-какие перемены произошли, – вставил Роркар. – Я нанял одну девушку, северянку, учить Тетти грамоте… – Он нашел взглядом Прин и поманил к себе. – Имя ей Прин. – Он и ее приобнял за плечи.

Она, подражая хозяевам, поднесла ко лбу кулак.

– Ваше сиятельство…

– С сей примечательной девицей я уже познакомился. – Граф сложил руки; кружка так и болталась на его указательном пальце. – Стало быть, ты не только на драконах ездишь, но и читать-писать можешь?

– Слыхали? – обратился к публике Роркар. – Уже познакомился! От их сиятельства разве что ускользнет!

– Какими ты пользуешься знаками?

Прин не знала, что на это ответить.

– Теми, что приняты от Колхари до Элламона. Чтобы можно было произнести написанное. Имена пишутся с заглавного знака… – Понятно ли она объяснила? Выходит, есть и другие знаки?

– Ясно. Слоговое письмо, пришедшее с Ульвенских островов лет пятнадцать назад. Насколько я понимаю, эта азбука применяется в Неверионе больше всех остальных. Сам я владею шестью-семью азбуками, но этой, поверишь ли, нет! Ты поистине незаурядная девушка. Не хочешь ли отобедать у меня дома со мной и моей женой? Скажем, завтра… часов в пять пополудни? – Граф взглянул на Роркара, чьи жесты говорили «да-да, конечно»: Прин не сразу сообразила, что ей придется на час раньше уйти с работы. – Вот и славно. В половине пятого пришлю за тобой карету… Нет-нет, не возражай! – (Прин и не думала возражать.) – Приходи в чем есть, у нас без церемоний. Не вздумай нацепить какое-нибудь украшение кроме этой бронзовой подвески на шее. Я буду одет точно так, как сейчас, и от тебя жду того же.