— Эшли… только гайдзины могли придумать такую глупость.

Хоть Синохара и прожил кучу времени в Австралии, но не любил, когда чернят его первую родину. Подростком он был ярым реваншистом, хранителем культурной самобытности и имперцем. Думал, что все хорошее придумали в Японии. Сейчас стал обычным правым космополитом-консерватором и относился спокойнее к критике нации… но все равно клеветы не любил.

— Прости.

— Не извиняйся, ты просто повторяешь чертовы мифы. Ну ладно! Эти автоматы есть. Довольна? Но очередей к ним нет, они стоят в укромных местах и ими чаще пользуются шутники и иностранные журналисты, чем местные фетишисты. Те обычно трусики заказывают на дом. Дронами.

Посмеялись.

Шарики ванильного мороженного левитировали над чашкой. Они ловили их ложками. Десерт прибыл на том же лифте.

Гарольд похвастался, что он, как Наполеон, может делать несколько вещей сразу и думать о нескольких вопросах. На спор он рассчитал в уме несложное дифференциальное уравнение, одновременно жонглируя шариками из салфеток.

Эшли хлопала в ладоши, программа «Физиогномист-4» показывала ему, что она снова расслабилась, это было заметно даже ему по позе и положению головы, по выражению глаз, и Синохара думал, что близок к промежуточной победе. Чек-поинту.

— Скоро таких многозадачных людей будет много… благодаря модификациям мозга. Дронам вообще люди как «пастухи» станут не нужны. Роботы уже умеют чинить и строить себе подобных. А скоро они сами будут собой управлять и совершенствовать себя. Но люди… могут выжить. Если примут это причастие. Примут в себя вечность и ее дар. Это путь к единому человечеству. И за это не жалко угробить сотню-другую непокорных варваров и ленивых дураков, которые бредят мифами эпохи паровой машины. Только бы не вернуться назад к разделенному миру, где у каждого дикаря на своем клочке земли был не только автомат, но и атомная бомба, да еще и легальное право ее применять. Пусть будет один суверен, одна страна, один бог. И под богом я понимаю не вымышленного дедушку с белой бородой, похожего на Зевса-громовержца… а Разум. А идиоты пусть покорятся ему или умрут. Аминь.

— Ты богохульствуешь. Впрочем, я понимаю, что ты шутишь.

Чувствуя, что его уносит куда-то не туда, Гарольд остановился. Неужели это ее близость так повлияла? Или что-то у него в голове? Надо вернуться в прежнюю колею. Никаких проповедей.

— Кстати, как там твоя дочь? — спросила Эшли, воспользовавшись паузой. — Я понимаю, это не очень корректно с моей стороны, но, если не секрет, есть какие-то подвижки?

В ее глазах читалось не пустое любопытство, а сочувствие. Да, она была из редких людей, кто на него способен.

Он вроде бы что-то говорил ей. Называл диагнозы… их был целый букет, и все связаны с хромосомными нарушениями. Нет, это не синдром Дауна, это хуже. А венчало всё совсем не романтизированная, в отличие от того же аутизма, имбецильность и полная необучаемость. IQ не больше 40 пунктов. Как у собаки. И органические нарушения развития головного мозга. Никакие технологии сегодняшнего дня не могли это исправить, потому что пришлось бы вырастить новый мозг и поместить туда новую личность. Второе было даже более невероятным.

Правда, какие-то подвижки были. В прошлом году появился новый метод лечения, связанный с подключением к распределенным эвристическим нейросетям. Это было похоже на гипнообучение здоровых, но с поправкой на необходимость формирования в мозгу новых нейронных связей там, где у здорового они уже имелись. Говорили, что это могло дать результат. Гарольд не очень верил, но внес свои десять процентов платы. Остальная сумма покрывалась за счет субсидий одного всемирного благотворительного фонда. «Новое начало». Он занимался детьми, которым даже официальная медицина не могла помочь. Но пока ни о каких улучшениях у Акиры он не слышал. Скорее всего даже технологии будущего не могут помочь, потому что в тысячу раз проще вырастить новый мозг, чем пытаться записать нормальную оболочку на неработающий компьютер с бракованным или «полетевшим» диском. Синохара много таких видел в старых хранилищах. И на свалках.

Это не огорчало его так сильно, как могло бы. Он научился от этого отгораживаться.

Правда, если на Западе их горе было бы поводом для сочувствия к родителям и уважения за то, что они долго и мужественно тянули этот воз — то в Японии, не во всей, а в той среде, из которой Юки происходила — это было пятном и клеймом порченных. Почти проклятых. «Если такая беда случилась, значит, они сами виноваты».

Такое говорили даже про тех, кто облучился после Хиросимы и Нагасаки. Карма такая, значит. Хотя корни тут были не в буддизме, а глубже.

Неудивительно, что Юки это подкосило. Хотя совсем не это было причиной их разлада. Горе, наоборот, долго держало их вместе.

Эшли замолчала, подумав, что обидела его. Что ему неприятно об этом говорить. Но на самом деле эта рана давно затянулась… и ему была эта тема просто скучна.

Он сюда пришел строить свою личную жизнь, собирать заново разрушенное здание, а ему напоминают про предыдущий провал… который, к тому же, был не его виной. А роком, наследием бессмысленной Второй Корейской войны, а может, Фукусимы, а может и Хиросимы с Нагасаки. А может, влиянием случайной частицы космической радиации. Кто знает, какой именно радионуклид, который он получил с пищей, пробил дыру в важном сегменте ДНК именно той его половой клетки, которая соединилась (иронично) выиграв бессмысленную гонку за то чтобы слиться с яйцеклеткой его жены.

Дальше они еще поговорили о всяких пустяках. Эшли показывала ему свои «горшки», как она их называла. И призналась, что использовала эмосы для создания этой керамики. Эмостимуляторы «идентичные настоящему вдохновению» (так написано в инструкции) позволяли создавать произведения искусства — тоже идентичные настоящим. Мисс Стивенсон творила с помощью них, лепила удивительные скульптуры. Но это было хобби. У нее не было тяги к славе. Не больше, чем у бобра, строящего плотину. Она не только ничего этим не заработала (только тратилась на сырье и отдавала время), но и не приобрела известности. Для нее это было только самореализацией. И отдыхом. Арт-терапией.

Но кувшины, вазы и амфоры и правда были замечательные. Не хуже, чем у древних.

Но они были бы еще более хороши, если бы их слепила горшечница из Вавилона, мать восьмерых детей, а не играющая в игры женщина из футуристического Лондона.

Эшли рассказывала ему кое-какие случаи из ее жизни. Истории про лондонскую богему, с которой она немного общалась — посещала выставки, бенефисы, биеналле и светские салоны. Слово «биеналле» у него ассоциировалось с чем-то порочным, хотя это просто мероприятия, проходящие раз в два года

Он не остался в долгу и рассказал про себя. А поскольку светской жизнью он не был богат, то кое-что из детства. Но сначала назвал ей свою прежнюю фамилию, чего обычно не делал. По отцу он был Доусон. Возможно, это лучше сочеталось бы с именем. Но английское имя он не сменил на японское. Оно ему нравилось. А японскую фамилию взял уже в Японии.