попыток контакта и отсутствия реакции на предупреждения. Те, с кем такое случалось, как правило понимали риск, но считали, что потенциальная награда того стоит. К тому времени, когда жонглеры забирали такого человека к себе, в его тело уже успевали внедриться морские организмы, пометив его как кандидата на поглощение. Мой брат, по словам тех, кто его знал, никогда не плавал к жонглерам, слишком опасаясь того, что он мог бы найти – или, скорее, чего он бы не нашел.

Море уже забрало у него нечто ценное. Фелку, дитя сочленителей, Невил считал своей дочерью. Ее матерью – в том смысле, в каком могли понять лишь сочленители, – была Галиана, основательница всего движения сочленителей. Галиану убили ингибиторы – вероятнее всего, она была первой из людей, кто с ними столкнулся, – но задолго до гибели она побывала на Арарате и, возможно, оставила свой след в океане. Если жонглеров и мог заинтересовать человеческий разум, то именно таковым был необыкновенный и прекрасный разум, принадлежавший Галиане. Фелка пыталась войти в контакт с матерью, когда море поглотило ее целиком. Горе Невила было таким огромным, что даже надежда стала для него мучением. Фелка, возможно, передала свою сущность морю, и посредством своей любимой дочери он рассчитывал связаться с Галианой. Кто знает – может, и Фелка, и Галиана оставили после себя мыслящие тени, даже если среда, в которой те хранились, сама по себе мыслящей не является?

Но, уже отойдя от дел и живя в одиночестве у моря, Невил так и не заставил себя ступить в воды, которые могли бы ответить на все его вопросы. И для того, чтобы он наконец оказался в океане, потребовалась смерть – смерть от руки его самого старого и преданного друга.

К тем трем потерянным душам, возможно, теперь добавится четвертая. Но мне вовсе не хотелось, чтобы жонглеры забрали меня к себе. Мне требовалось лишь установить контакт.

Лодка углублялась дальше в сгусток. Канал теперь походил на заросший густой зеленью коридор с пушистыми стенами и потолком из переплетенных усиков, сквозь которые, будто гипнотизируя, светило стоявшее почти в зените Яркое Солнце. Воздух был влажным и намного более теплым, чем в море. В носу щекотало от зеленой дымки, которая состояла из летающих микроорганизмов.

Сидра заглушила двигатель:

– Мотор слишком шумит. Отсюда пойдем на веслах.

– Отличная мысль, – ответил я, вставляя весло в уключину. – Жаль, что сам не додумался.

Гребли мы с Пинки, поскольку мне хотелось сберечь силы Сидры. Впрочем, греблей это можно было назвать лишь с натяжкой – мы скорее отталкивались концами весел от упругих, пытающихся сопротивляться стен. В лучшем случае удавалось двигаться со скоростью неторопливого пешехода, и вскоре я весь покрылся потом, но мерный ритм гребли помогал успокоить нервы.

Что-то с жужжанием пронеслось мимо моей щеки. От неожиданности я едва не выронил весло, успев увидеть промчавшегося впереди нас по зеленому тоннелю спрайт-курьера. В сгустившейся тени стало видно, что спрайт испускает биолюминесцентное свечение. Через несколько мгновений пролетел еще один, на этот раз в обратном направлении. Затем мы увидели наверху пугающее и вместе с тем захватывающее зрелище: с двух сторон вытянулись навстречу друг другу два зеленых рога, встретившись посередине, будто половинки разводного моста. Пульсирующая зеленая труба сделалась толще, и я различил внутри какое-то движение.

– Повышенная организационная активность, – сказала Сидра, когда мимо нас пролетела одна пара спрайтов. – Все это требует энергии. Вне всякого сомнения, сгусток реагирует на наше присутствие.

– С тобой уже бывало такое?

Я почувствовал ее неуверенность, – казалось, она собиралась солгать, но передумала.

– Столь выраженной реакции не было. Но тогда океан меня еще не знал. Теперь все иначе – для всех нас.

– Он нас узнает? – спросил я.

– Нечто в нем может нас узнать.

– И снова не легче, – буркнул Пинки.

Очередной спрайт примчался по тоннелю и трижды облетел нашу лодку. Теперь, когда он был совсем рядом, я наконец смог разглядеть его во всех подробностях. Тело величиной с птицу испещряли светящиеся точки, но голова и какие-либо органы чувств отсутствовали. Единственными конечностями были жужжащие крылья, прозрачные и в тонких прожилках. Мне стало интересно, каким образом он получает информацию о том, что его окружает.

Спрайт прервал изучение лодки и умчался прочь.

Мы продолжали грести, ритмично двигая веслами. Стены уже не выглядели безумной зеленой массой, готовой пожрать нашу лодку. Они размеренно и волнообразно шевелились, как будто мы перемещались по пищеварительному тракту чудовища. Когда весла погружались в массу, от места соприкосновения кругами расходилась рябь. Круги сталкивались, создавая узоры второго порядка. Сквозь зелень просвечивали другие цвета. Трудно было понять, движемся ли мы вообще. Какие-либо ориентиры отсутствовали, и я сомневался, что Сидра, при всем, что имеется у нее в голове, способна отслеживать наше перемещение относительно «Косы» или Первого лагеря. У меня вдруг возникло жуткое ощущение, словно мы застряли навсегда между этими сочащимися стенами, – думаем, что гребем, а на самом деле стоим на месте.

– Вижу лица, – сказал Пинки.

В любых других обстоятельствах Сидра наверняка бы заявила, что это всего лишь фокусы его подсознания. Но сейчас она кивнула:

– Да, я тоже вижу. То появляются на миг, то исчезают. Видишь их, Клавэйн?

– Да, – ответил я, переставая грести, как и Пинки. – Они ведь только что возникли? Кто-то нами явно заинтересовался.

– Эти лица я вижу впервые, – сказала Сидра. – Но Пинки, возможно, они знакомы – если имеют какое-то отношение к жителям Первого лагеря.

– У свиней не слишком хорошая память на человеческие лица. Сам знаешь – у вас ни ушей приличных, ни рыла. – Помолчав, Пинки добавил: – Не вижу ни одного из тех, кого я мог запомнить. Впрочем, они так мелькают, что точно не скажешь. Будто призраки в пламени.

– Возможно, эти лица извлечены из памяти кого-то, кто сюда наведывался или был поглощен. Так что это вовсе не обязательно те, кто бывал на Арарате, – уверенно заявила Сидра. – Это уже радует. Гребите дальше.

– Никогда еще так не радовался, – вздохнул Пинки и заработал веслами.

Я последовал его примеру.

– Пока что только человеческие лица, – заметил я.

– Просто мы способны их узнать, – сказала Сидра. – Будь у этих образов лица каких-нибудь инопланетян, наше зрение могло бы их полностью проигнорировать. Если предположить, что у инопланетян вообще есть лица. Скорее всего, биомасса просто извлекает информацию, которая в ее понимании имеет отношение к нам, людям, а не к обширной коллективной памяти других гостей, побывавших здесь тысячи или даже миллионы лет назад. Опять-таки, я склонна считать, что нас пытаются приободрить.

Я натянуто улыбнулся, надеясь, что