Кто выше твари, освящающего не низводи в ряд с освящаемыми».[880] Выделенные нами слова, очевидно, касаются ариан и духоборцев, но в них, в связи с общим ходом мыслей проповедника, так мало заметен полемический характер, что кажется, будто св. Василий Великий только предостерегает своих слушателей от возможности заблуждения, нигде не существующего и никому не известного, а никак не указывает на действительный исторический факт. Такое спокойное отношение к заблуждению — плод глубокой и непоколебимой веры в правоту своих убеждений — всегда было присуще св. Василию Великому: он одинаков в этом отношении как в области теоретического мышления — в своих полемических трактатах против еретиков, так и в практической жизни в своих столкновениях с живыми людьми. Преосвященный Филарет в своем «Историческом учении об отцах Церкви», разобрав полемический трактат св. Василия против Евномия, о его полемических приемах делает такое замечание: «С утешением для чувства христианского, с покоем для испытательного ума каждый может читать такое сочинение, каково сочинение св. Василия против Евномия. При рассмотрении сочинения прежде всего и почти на каждой странице представляется возвышенный, благородный тон, в каком великий учитель обличает своего противника и излагает свои собственные мысли. Прекрасны следующие слова его об Аэции в начале первого его слова: „Не буду я говорить о нем, какими науками он сначала занимался, как ворвался на пагубу в Церковь Божию, чтобы не показаться мне укорителем, забывшим долг обличителя“. Это правило выдержано св. Василием в продолжении всего сочинения. Он слишком далек от того, чтобы унижать в своем лице лицо защитника истины жесткими, запальчивыми укоризнами своему противнику. Как ни дерзки были по местам возражения и выражения Евномия, ответ на них у св. Василия — или молчание, или спокойное, но дышащее благочестием указание на их дерзость. Преследуя шаг за шагом первого диалектика из арианских диалектиков, он останавливается на каждой важной мысли, но не входит в пустые тонкости диалектики, бесплодные для ума и для сердца. „Не хочется мне обличать суетность слов сих, — говорит св. Василий, приведя один из пустых софизмов Евномия, и прибавляет: — Тот, кто только спорит некоторым образом, походит на пустослова“».[881]

Таким образом, сознание важности и авторитета защищаемой им истины заставляет его сохранять полное спокойствие и величественную важность в своих полемических приемах. Это же невозмутимое спокойствие и хладнокровие отличают его и в столкновениях с сильными мира сего, посягавшими на неприкосновенность его убеждений. Мы видели его удивительную стойкость и спокойную важность в характерном объяснении его с префектом Модестом, предлагавшим ему именем императора ввести арианство в Кесарийскую церковь.[882] Замечательно это столкновение двух личностей, из которых одна является представителем силы власти земной, держащей в руках своих дары земного счастья и щедро награждающей ими льстивых своих поклонников, а другая — представителем независимости духа, для которого все земные блага — паутинная ткань, тень и сонное мечтание и самая жизнь земная — место странствия и перехода к Отечеству Небесному. Один запасается самым сильным, по его мнению, оружием: обещает щедрые награды, угрожает и т. п.; а другой в этом оружии видит только мыльные пузыри и аргументы противника находит напрасным биением воздуха. Оттого первый волнуется, сердится, раздражается, потому что приходится ему сознать свое обидное бессилие; а другой сохраняет полнейшее спокойствие. Мелочность интересов префекта в сравнении с высокими идеями св. Василия ставит первого по отношению к последнему в положение бессильного, но капризного ребенка, желающего заставить поступать по-своему серьезного взрослого человека.

В силу своего спокойствия св. Василий всегда сохраняет ясное и отчетливое представление о рассматриваемом им предмете. Но ясность мышления необходимо отражается и в ясности изложения. Оттого ясное, отчетливое и точное изложение мы находим у св. Василия и в тех его Словах, которые трактуют о возвышеннейших догматах христианской веры. В справедливости этого читатель может убедиться и по тем кратким выдержкам, которые мы уже приводили и которые будем приводить и после.

После вопроса об отношениях Лиц Пресвятой Троицы кесарийскую паству, вероятно, сильно занимал еще вопрос о происхождении зла, рассмотрению которого посвящено упомянутое нами выше Слово св. Василия «О том, что Бог не виновник зла». Вопрос о происхождении зла беспокоит человечество с тех самых пор, как оно начало мыслить. В древнейших сказаниях и преданиях почти всех народов встречается мысль о насильственном вторжении какого-то злого существа в счастливую дотоле жизнь человеческую и обольщении им прародителей рода человеческого. Это темное представление о действительном факте привело человечество, позабывшее Божественное Откровение и не стоящее на его почве, ко многим чудовищным догадкам. Добро и зло, особенно в конкретных своих проявлениях, как довольство и лишение, благосостояние и потеря всего, являются совершенными противоположностями. Представляя их явлениями совершенно самостоятельными, они считали возможным вследствие этого производить их от одного начала. Отсюда дуализм в разнообразных своих видах, составлявший принадлежность почти всех мировоззрений Древнего Востока. С явлением христианства он нашел себе приют и в нем, легши в основу так называемых сект гностических. Церкви Христовой поэтому с раннего еще времени пришлось заняться разъяснением этого вопроса. Несмотря на это, он еще долго не переставал занимать верующих. В IV веке, по крайней мере, св. Василий должен был решать своим пасомым вопрос о происхождении зла. Только кесарийская паства, воспитанная на учении о Едином Боге, не хотела допускать двух начал, хотя это было бы логичнее, а приписывала происхождение зла тому же Богу, Который есть высочайшая истина, высочайшая святость и высочайшее благо. Не замечали при этом непримиримого противоречия между этими двумя понятиями; не видели, что признание одного из них равнялось отрицанию другого и наоборот. Поэтому св. Василий Великий совершенно справедливо называет признающих Бога виновником зла безбожниками. «Безумен тот, кто говорит: несть Бог. Но близок к нему и нимало не уступает ему в бессмыслии и тот, кто говорит, что Бог — виновник зла. Я полагаю, что грех их равно тяжек; потому что оба равным образом отрицают Бога благого, один — говоря, что Бога нет, а другой — утверждая, что Он не благ. А поэтому в том и другом случае отрицается Бог».[883] Из Слова видно, что паству св. Василия поражало зло как конкретное явление. Ее занимали вопросы: отчего болезни? отчего безвременная смерть? отчего истребление городов, кораблекрушения, войны, голодные времена? Это есть, говорят, зло, и между тем все это Божие произведение. Поэтому кого же иного, кроме Бога, признаем виновником происходящего?[884] Эти вопросы были, по словам, св. Василия, «часто повторяемые вопросы», поэтому-то он и решается сделать на