И не дождалась. Я пружинисто выгнула позвоночник в позе несокрушимой аристократической гордости, подавляя импульс не просто обернуться назад, но и кинуться к нему, чтобы быть схваченной в охапку и уже окончательно задохнуться, умерев для мира прежнего. А новый вдох сделать уже в мире новом, где не было бы места прежней кроткой и застенчивой Нэе — послушной внучке строгой старшей мамушки Ласкиры…

Реги-Мон как часть удручающей реальности.

Входя в арку, внутри которой находилась запертая на ночь калитка, я услышала звук его отъехавшей машины. Улицы были абсолютно пусты, хотя утреннее небо, как и весь город, уже полностью осветилось расплавленным сгустком Ихэ-Олы, плавающей в остаточной облачности.

И тут я столкнулась с Реги-Моном. У него тоже были отпускные дни, как и у Нэиля. Он выглядел не выспавшимся и полупьяным, в неряшливой рубашке, не застёгнутой до конца. От него ощущался даже на расстоянии запах ночного разгула. Откуда он прибрёл, знал лишь он сам. Не будь он настолько непостоянным, он бы давно уже нашёл себе жену из состоятельного семейства, нарожал детей, а не вышел бы впоследствии на ту тупиковую жизненную дорогу, закономерно приведшую его… Только не стоит опережать события.

— Решила всё же прокатиться в фургоне бродяг актёров? — откуда он знал про фургон?!

— Вопрос неправильный. Кто сказал про какой-то фургон?

— Так я сам наблюдал, как ты садилась в такой вот фургон, — ответил он. — С акробатом. Я ж был на той площади, где разбрасывали сверху слёзы Матери Воды во время представления. Но… — тут он приложил ладонь к своим улыбающимся губам, — Я никому тебя не выдам. Твои подружки-малышки Эля и Азира уже давно ни в чём себе не отказывают. Мне-то что? Случись какое осложнение в результате ваших авантюр с бродячими актёрами, ответ держать вам, а не мне.

— Что именно ты хочешь сказать, говоря о моих подружках?

— Только то, что все девчонки на свете таковы… Вы же сами порождаете соблазн, а виноваты всегда мы, мужчины, — ответил Реги-Мон.

— Не порождаю я никакого соблазна… — я запнулась, — У Гелии шила платье новое, но так надоело, что решила на машине частного извоза добраться домой и отдохнуть. Не люблю спать в чужих домах…

— Ты рискуешь, садясь в машины к незнакомцам. Я как раз вечером встретил на той самой площади своих ребят, патрулирующих столичные окраины. Поехал с ними, попросил, чтобы следом за вами. Мало ли что? Ты же не обычная девчонка, а сестра моего друга и офицера-аристократа. Еле нашли ту машину на окраине полей, у леса, вышли, прошлись вокруг фургона. Там тишина. Ну что ж, говорю ребятам, птахи поворковали, потёрлись клювиками друг о друга и утомились, как оно и водится. Не будем им мешать. Молодость даётся для отрадных мгновений не только нам, парням, но и девчонкам. Потом мы уехали. Кстати, я узнал того фигляра. Это же он приставал к тебе возле Сада Свиданий. Его счастье, что мои друзья его на той площади не увидели, а то бы всыпали ему за то, что он едва не утопил одного из наших. Наши ребята мстительные, передай ему. Выходит, он нашёл тебя…

Таким образом, разрешилась загадка того, кто бродил вокруг фургона ночью. Деликатность Реги приятно удивила. Не стал устраивать скандал, мешать, влезать туда, куда его не приглашали.

— Расскажешь Нэилю или бабушке о моих похождениях? — но я чуяла, этот неисправимый гуляка меня не выдаст.

— Зачем тебе тот, кто есть пожизненный бродяга? Сегодня он тут, а где будет завтра? Разве ты о том узнаешь? Если бы ты выбрала меня, не пожалела бы об этом…

— Я слишком хорошо знаю, каков ты…

— Ради тебя я сразу же исправлюсь, — ответил он, скалясь во весь рот, так что веры никакой не вызывал. Да и не нужен он мне! Я помчалась вперёд, чтобы он не увязался следом читать мне нравоучения до самого моего порога. Я слышала, как он успел кого-то перехватить у входа во двор и забалтывал, давая мне возможность незамеченной никем из соседей пробраться по лестнице в дом. У самой двери в наше жилище я вдруг остановилась, ведь там могли находиться Нэиль и Гелия! Но поразмыслив, я решила, а пусть! Я к себе домой пришла. Пусть Гелия бледнеет, — розоветь она не способна, — пусть злится! Пусть Нэиль ухмыляется от неловкости.

Я открыла дверь, но в комнатах ничего не шелохнулось — пустота! Видимо, опасаясь всегда непрогнозируемого возврата бабушки, парочка ушла ещё до восхода. В маленькой спальне Нэиля царил идеальный порядок, так что и неизвестно, где они на самом деле провели своё любовное уединение. У Нэиля имелись непростые друзья, те самые аристократы, и любой из них мог предоставить ему убежище в любом из загородных домов. Не было ни малейшей нужды использовать ему для встреч наше бедное жилище. И не на пустом месте Гелия ревновала его к аристократкам. Другое дело, что без похищенных имений нашего рода у Нэиля было мало шансов на аристократке жениться. Но вряд ли он собирался жениться хоть на ком. Ифиса же лишь хотела оставить меня в качестве надсмотрщицы за чужим хозяйством. Слишком уж много развелось сомнительных подруг у Гелии. Исподтишка ворующих у неё вещи, как прознают об отсутствии хозяйки. Далеко не у всех Ифиса и отнимала дубликаты катастрофически размножившихся ключей. Время от времени она полностью меняла замки, а сама Гелия не проявляла беспокойства по данному поводу. Напротив, она скучала без своей непутёвой свиты. И всё повторялось…

Гелия так и не узнала об этих ночах, проведённых с ним, в сущности, невинных по своим последствиям для меня, если не считать моего предательства её и Нэиля.

Он действовал, как действует космический объект с мощной гравитацией на жалкий по сравнению с ним планетоид — на меня. Он вытянул из меня всё, и чувства, и все мои тайны, поставив на нужную ему орбиту, о чём я ещё и не догадывалась. Я мнила себя прежней, от него свободной. Ведь я не утратила свое девическое телесное целомудрие. И не понимала того, что всё и утратила, став абсолютно несвободной от его воли и от его желаний, схваченная не обрываемой уже крепью, в какую бы бездну он меня ни уволок впоследствии. Я утратила свою защиту, открытая уже вся. Остальное было, как говорят, делом техники, ничего не значащим пустяком. Он утащил за собою ту живительную атмосферу, жизненно необходимую, сорванную им с меня, и я, ещё не понимая, была обречена ему