— Оставил его в своей машине, в том тупичке.

— Ты не боишься, что твой летающий диск кто-то украдёт вместе с твоей машиной?

— Нет. Даже если украдёт, то саму платформу не сможет активировать. Ведь не понимая принципа устройства механизма, нельзя его использовать. Вот ты даже не сможешь завести примитивную машину, где мы с тобой. Потому что не знаешь, как с нею обращаться.

— Тебе не будет жалко твою диковинную штучку?

— Будет. Но это же не большая потеря. У нас там таких много.

— А я смогла бы на ней полетать? — я не отставала от него, интригуемая диковинкой, на которой он взлетел над площадью и над всеми.

— Нет. Нужна выучка.

— А если бы ты упал? Но вдруг? Диск сломался бы, если он всего лишь машина?

— Не упал бы. У меня к тому же был особый защитный костюм. В нём не расшибёшься. А сама платформа, если бы сдохла, то прежде запустилась бы программа мягкого спуска, и включилось бы отражательное поле. Меня по любому никто бы не увидел, если бы я того не захотел.

— Ты даёшь чёткие ответы на все мои вопросы, — похвалила я его. — Мне с тобою так спокойно, как не было никогда в жизни, — призналась я и прижалась к нему, замерев в его ответных объятиях.

— Я жалею, что эта развалина не моя и надо её возвращать вместо того, чтобы нам вернуться и продолжить то, что пришлось так и не завершить… — прошептал он.

— Мне так отрадно, — прошептала я, желая того же, что и он, продолжения ласк.

— И мне отрадно, — отозвался он тоже шёпотом, — как не было настолько давно…

— А с кем же ещё было? — я сразу утратила часть блаженного состояния телесной и душевной невесомости. Я вспомнила о Гелии. Она просто обязана отдать его мне! Обязана признаться ему в том, что он ей давно не нужен, чтобы он ни говорил о том, как она тут пропадёт без его поддержки. Ведь он же узнал о существовании Нэиля в жизни этой, пусть и нереально прекрасной, а себялюбивой «звёздочки». Теперь у «звездочки» был другой спутник. Впервые я настолько остро ощутила жалость к брату за то, что он попал во власть такой вот обманщицы и корыстной приспособленки. Бабушка права. Но… если бы не возник Нэиль в жизни Гелии, то и передо мной не появился бы тот бродяга на пляже, а потом и загадочный акробат на тропе возле Сада Свиданий…

Я нисколько не порадовалась его искренности, лучше бы он немного и приврал, что ни с кем и никогда так не было. — Я хочу стать единственной и на всю оставшуюся жизнь, — сказала я и опять прижалась к нему. — Твоей избранницей. Потому что ты мой избранник.

— Разве я не избрал тебя, если мы с тобою вместе? — ответил он.

— Пока мы не вместе, — упрямо талдычила я. — Мой отчим не отдаст меня тому, с кем я не пройду через ритуал в Храме Надмирного Света, — я подводила его к мысли, что необходимо пойти в Храм Надмирного Света.

— Я не хочу ни в какой храм, — отрезал он.

— Почему?

— Потому что это будет шутовство с моей стороны. Для тебя таинство, а я буду в душе смеяться над этим. Да ещё обряженный в какую-то зелёную расписную, ну чисто бабью кофтёнку! Тебе надобен мой фарс? И мне трудно будет изображать из себя того, кто уверовал в то, что некий Надмирный Свет приоткрыл ему некие тайны и пригласил в реальные свои селения, в своё «Созвездие Рай».

— Ра — ай? Что ты сейчас произнёс? — я не поняла его последней фразы, произнесённой на чужом языке.

— Я хотел сказать, что всё это чья-то выдумка, правила игры, заданные теми, кто в действительности презирает и смотрит откуда-то со стороны на тех, для кого и штампует все эти сценарии однотипных жизненных пьес. Так удобнее управлять социальными процессами, обезличив конкретного человека до уровня стадной особи.

— Очень сложно ты всё объясняешь, пряча своё нежелание видеть во мне настоящую избранницу. Ты как будто забыл о своём обещании сделать мою последующую жизнь с тобой обеспеченной и комфортной.

— Я дал тебе обещание наполнить твою жизнь настоящим счастьем в человеческом смысле, а не только пошло-комфортным удобством. Или ты хочешь стать ещё одной Гелией?

— Если ты отказываешься пойти со мною в Храм Надмирного Света, это сделает Чапос…

— Пусть только попробует! И разве я отказываюсь от тебя? — он с изумлением заглядывал мне в глаза, — Чего ты от меня добиваешься? Я буду любить тебя без разрешения со стороны твоего Надмирного Света.

— Так нельзя, — упрямо талдычила я. — Почему же ты настолько презираешь установки предков.

— Тут нет моих предков! — ответил он. — И что решает твой Надмирный Свет? Я люблю того, кого хочу, и кто ответно хочет моей любви. Ты же хочешь моей любви?

Я молчала, отлично поняв его нежелание идти со мною в Храм Надмирного Света.

— Ты уже согласилась стать моей, — сказал он.

— Нет! — сказала я.

— Нет? — спросил он.

— Пусть тогда будет Чапос, — сказала я.

— Ты уверена, что переживёшь это? — спросил он.

— Да! — сказала я. Он отвернулся и долго смотрел в небо, окончательно осветлённое разгорающимся рассветом. Розовые и алые краски неба сменило золото вот-вот готового выдвинуться из-за ослепительной черты горизонта светила.

— Если ты добровольно пойдёшь с Чапосом в этот свой храм света, пусть так и будет. Я вынужден буду отойти в сторону.

Но я была уверена, что его слова — ложь. Не отойдёт он уже в сторону, и отлично чувствует, что и я никогда даже близко не подойду к Чапосу. Однако, размолвка произошла. Мы оба насупились и смотрели в разные стороны друг от друга.

— Едем? А то скоро будет совсем светло, и хозяин фургона поднимет панику. Я же обещал вернуть его развалюху на скрипучих колёсах до рассвета.

Печаль как осознание необратимости пути

Он оставил машину, принадлежащую кочевому театру, там, где стояло ещё несколько таких же. Возле площади. Из одного фургона высунулась абсолютно лысая и очень большая голова мужчины, так что я сразу узнала помпезного директора театра. А следом высунулось… белое и юное личико той самой девушки-акробатки!

— Прибыл? — спросонья хрипло спросил мужчина у Рудольфа. — Спасибо, что не обманул.

— Если бы и обманул, на те деньги, что я дал, ты купил бы точно такую же машину, но поновее, — ответил Рудольф.

— Уж это точно, — добродушно ответил хозяин театра. — Но сам понимаешь,