– Мария, сокровище, не изволите ли вина и этих чудных эклеров?..

Я нажал на отбой и с довольным видом посмотрел на Нику. Та отчего-то прямо кипела справедливым возмущением.

– Что? – Возмутился я в свою очередь. – Я просто помогаю устроить личную жизнь своему другу! Сам он еще месяц будет кругами ходить.

– И что такого в этом торте особенного? – Кисло произнесла девушка, встав в полоборота.

– Счастье, – пожал я плечом.

– То есть, как это – счастье? – Не поверила Ника.

– Химически концентрированное, рафинированное и очищенное счастье несбывшегося. Родительская любовь, которой человек был лишен. Уважение коллег, которого нет, но которое так желанно. Счастье победы для тех, кто никогда не встанет на пьедестал почета. У каждого будет свое счастье. Крайне сложно отказаться от несбыточной мечты, знаешь ли… Очень сильный мотиватор.

– Тогда сам чего не ешь каждый день? – Покосилась девушка.

– А на счастливых не работает, – вновь качнул я плечом. – Торт, как торт.

– Если Ховрина узнает, что на ней женились из-за пятидесяти килограммов торта…

– Считаешь, это ее заденет?

– Конечно!

– Так я сам скажу. Объясню механизм.

– Она взбесится, – мстительно хмыкнула Ника.

– Успокоится рано или поздно, – отмахнулся я. – Вот тогда пусть и попробует конкурировать с тортом за человеческое счастье. Это ведь даже не сопернице проиграть. Знаешь, как будет обидно?

Судя по задумчивому выражению лица, Ника пыталась представить, каково это – быть счастьем меньшим, чем корж и крем с глазурью.

Хотя… Он вроде хотел вторую жену взять, не спросив первую… А тут чистокровная Ховрина… И судя по всему, та в батеньку удалась…

– Надо будет ему на свадьбу шкаф повышенной комфортности подарить. – Пробормотал я задумчиво, на всякий случай предусматривая резервный вариант.

– Давай уже выбираться отсюда, – окатив подозрительным взглядом, решила Ника перевести тему.

– Так уже летит вертолет, – посмотрел я на солнце, а потом на часы. – Как мы упали, так они сразу поднялись.

– Запланировано, да? – Вновь отчего-то обиделась девушка, и повернулась спиной, устроившись лежа на траве.

– Ника.

– М?

– А у нас медведь не сдох? – Посмотрел я с тревогой на бездвижную тушу.

Потому что кому медведь, а кому (Артему, например) – любимый дедушка. Хотя, раз успел обернуться во вторую форму, то не должен бы помереть.

– А хоть бы и сдох, – проворчала она, положив руку под голову чуть удобнее.

– Ника.

– Ну чего?

– Вылечи его, а? – Протянул я просительно.

Девушка тут же повернулась, чтобы посмотреть строго и пытливо.

– Ты с ума сошел?

– Просто, его к Артему надо доставить, – смутился я. – Не ждать же, пока он сам отрегенерирует? Потом еще в лесу его ищи…

– Максим, – приподнялась она на руке. – Он тебя чуть не убил. Я еле эту дрянь магическую из твоего тела выгнала! – Возмутилась она в голос.

– Да, но в этом была моя вина, – почесал я затылок.

Если бы не ослабил внимание… Да и князь, конечно, и есть князь – голыми руками через все защиты…

– Ты в детстве сколько раз на голову падал? – Пристально смотрела Ника.

– Я не падал, – честно припомнил в ответ.

– Я не спрашиваю, падал или нет. Меня интересует – сколько раз. Максим! – Не выдержала она показного спокойствия. – Я этого упыря лечить не буду!

– Это медведь, – поправил я.

– Вот именно, медведь! Я хирург, а не ветеринар!

– Ника, ну пожалуйста, – изобразил я то выражение лица, за которое мне обычно прощали забытую сменку и взорванную пристань.

– Ни за что! – поднялась она с земли и воинственно уперла руки в боки. – А если он на нас еще раз нападет?!

– Он не будет, – посмотрел я на медвежью тушу, старательно притворяющуюся дохлой.

Мол, вдруг уйдем в самом деле, оставив его тут. Наверняка он до сих пор ослеплен и с серьезными повреждениями, раз не нападает, но в одиночку в лесу выжить сможет – нюх ему вполне заменит зрение, пока то заживает, а конкурентов ему и близко никого нет..

– Да что ты говоришь! – Едко отозвалась Ника на мое заверение.

– Он нам пообещает, – внимательно смотрел я в сторону медведя. – А я буду тебе должен.

– Пытать начнешь – точно помрет.

– Зачем пытать? – Продолжил я прежним тоном. – Вот кстати, ты знаешь, что самое вкусное и съедобное у медведей – это пятки?

– Это ты к чему говоришь? – С подозрением уточнила девушка.

– Так ему все равно регенерировать несколько дней. А я проголодался.

– Максим, что ты говоришь вообще! Это же человек!

– То человек, то медведь, – проворчал я, поднялся и направился в сторону медвежьей туши. – Во первых, это килограмм шестьсот медвежатины.

За пять шагов до нее, медвежатина стала медленно отползать в направлении леса.

– Вот, живой же! – Обрадовался я. – Ты смотри, а ушки уже целые, раз нас слышит.

Князь в медвежьем обличии замер.

– Александр Олегович, – обратился я к нему. – Варианта два. Либо вы даете слово, что будете вести себя хорошо. Тогда мы лечим вас, даем новую одежду и доставляем до внука. Либо мы пробуем ваши пятки на вкус, при вас. Вы же не полагаете, что меня можно убить просто так, без последствий? – Оскалил я зубы.

Медведь нервно дернул ушами.

– Потом я оставлю вам жизнь, но проламываться через лес на чужой территории, уходить от всех загонных охот на такую сладкую и ослабленную добычу и с позором добираться до внука вам придется самостоятельно. Решать, безусловно, вам.

– Я даю слово, – неохотно выдала медвежья пасть тоном, мало походящим на человеческий голос, но вполне разборчивым и понятным.

– Ника? – Повернулся я к чуть ошарашенной девушке.

– Ты же не стал бы есть пятки живого человека? – Шепнула она, проходя мимо.

– Да у меня даже костра нет, – развел я руками.

Та вроде успокоилась и продолжила движение. Затем запнулась, чтобы тут же резко обернуться, окатив подозрительным взглядом. Но в очередной раз требовать прямого ответа не захотела – возможно, для личного спокойствия.

Я же наблюдал со стороны, как зарождается вокруг Ники, присевшей рядом с медвежьей мордой, яркое сияние – вторым солнцем, ослепительным, но согревающим целебным светом только вниз. Коричневая туша содрогнулась и протяжно застонала, когда первые золотистые пылинки коснулись его шерсти – на этот раз они были крупнее и грубее, опускаясь скорее лепестками взрослого дерева, чем еле заметной пыльцой.