Прототипом образа Бет, жены Лошадника в «Валисе», была Тесса. Это, по большей части, неприятный и обвиняющий портрет. Тесса пишет: «Он был разгневан; я тоже. Я не обижаюсь на образ Бет». В «Валисе» Бет отказывается посетить Жирного в больнице. Тесса же навестила Фила дважды, один раз – с Кристофером, и принесла ему смену одежды. Нюхательным табаком и Библией снабдил его Пауэрс. Условия содержания были весьма комфортными, но оказаться запертым в отделении для чокнутых, после того как он едва выжил при попытке самоубийства, – это чертовски пугало Фила. Лежа на своей больничной койке, он преодолевал свою «темную ночь души»[260] в истинно американском духе: «Лошадник мог смотреть телевизор в общей палате, который оставался включенным. Выяснилось, что гостем Джонни Карсона был Сэмми Дэвис-младший. Толстяк лежал и смотрел, дивясь, как этот человек мог себя чувствовать с одним стеклянным глазом. В этот момент он не имел никакого представления о ситуации, в которой оказался». Где была высшая мудрость «2–3–74»? «Либо он узрел Бога слишком рано, либо он увидел его слишком поздно. В любом случае это не принесло ему ничего хорошего в плане выживания. Столкновение с Богом Живым не обеспечило его необходимым для обычной выносливости, с чем справляются обычные люди, не столь почитаемые».

Фил пришел в себя к тому времени, когда четырнадцатидневный период пребывания под наблюдением, с возможностью продления еще на девяносто дней, закончился. Одним из частых посетителей была Дорис Саутер, которая вспоминает, что однажды «Фил поднял на меня глаза и спросил: «А теперь-то ты переедешь ко мне?» Но я была несговорчива с Филом. Я не хотела, чтобы мной манипулировали, и я сказала ему, чтобы он «сначала поднял свою задницу». Парамедики смотрел во все глаза, но Фил восхищался тем, как я обращалась с ним в тот день». Фил также почувствовал уважение к своему собственному телу – его воле к жизни даже на вершине потрясения от наперстянки, – что помогло ему воздерживаться от дальнейших атак на организм.

После выписки Фил жил вместе с Тессой на протяжении мая. Но он решил жить с Дорис. Его аргументы в пользу Дорис были сосредоточены на обоюдной необходимости: Дорис ослабла, и ей грозила опасность будущих припадков; у Фила было повышенное артериальное давление, и он мог быть подвержен неожиданному коллапсу. Он заверял, что положит конец своему браку, даже если она откажет ему. Несмотря на его страсть, разрушение брака и семьи беспокоило Фила. Никак не развеивались воспоминания о нанесшем травму отъезде его отца Эдгара. «Я не хочу бродить по полям наслаждений, как мой отец», – признавался Фил в одном из писем.

Они переехали из Фуллертона в Санта-Ану. Дом 408 по Ист-Сивик-Сентер-драйв, квартира номер «Си-1» – адрес Фила, который останется постоянным до конца его жизни. Это все еще был округ Ориндж, но с важными отличиями. Трехэтажное здание имело усовершенствованную систему безопасности – это успокаивало Фила, который более не желал незваных гостей. Также оно расположено было на краю баррио[261]. На противоположной стороне улицы находилась католическая церковь Св. Иосифа – колокольный перезвон восхищал его. В конце квартала была епископальная церковь Мессии. Поблизости находился круглосуточный супермаркет «Трейдер Джо», куда во время своих ночных трудов он мог зайти, сделав перерыв, и подкрепиться там сэндвичами с ростбифом и газировкой «Орандж Краш». Также поблизости находилась квартирка Тима Пауэрса, где Филу всегда были рады.

Денег у Фила в первый раз было в изобилии. Марк Херст, молодой редактор в издательстве Bantam Books, был верным защитником интересов Фила Дика. Материалы в журнале Rolling Stone и другой прессе давали Херсту возможность выбивать лучшие предложения и продвигать карьеру Фила. В мае 1976 года Bantam приобрело три романа – «Палмер Элдрич», «Убик» и «Лабиринт смерти» – за 20 тысяч долларов; и это как небо от земли отличалось от типичных авансов в 2 тысячи долларов за переиздание одного произведения. Еще более поразительным был аванс Bantam в 12 тысяч долларов за роман, который должен был называться Valisystem A (в результате опубликованный в 1981 году как «Валис»). Конечно, НФ в середине и конце семидесятых годов переживала бум. Большие деньги Фила бледнели перед шестизначными авансами, которые загребали менее талантливые сверстники, но и тогда его продажи почти не уступали их продажам. Но это не важно. Фил наслаждался жизнью, и роман, который так долго толковался в «Экзегезе», получил контракт.

Фил наслаждался летним счастьем вместе с Дорис. В их новой квартире было две спальни и две ванных комнаты, что обеспечивало ему уединенность писания. Он привез своего кота Харви и внушительную коллекцию аудиозаписей. Один из альбомов, на обложке которого был изображен пришелец (вероятно, Dragonfly группы «Старшип»[262]), вывел Дорис из состояния апатии в первую неделю их совместного проживания. Фил признался ей, что, глядя на эту обложку, он понял: его сущность, по сути, неземного происхождения. Был ли он искренним или проверял пределы доверчивости будущих читателей? Скорее всего, и то и другое. Дорис подтверждает, что Фил казался искренним, когда говорил это, и что такие рассуждения возникали и исчезали.

Вместе они исследовали окрестности баррио, но Фила продолжала беспокоить агорафобия. Дорис считала, что он приписывает все свои тревоги хронической скорби по Джейн. В ресторанах Фил заботился о том, чтобы не набивать себе рот и чтобы кусочки пищи легко можно было проглатывать. В их квартире, как вспоминает Дорис, «у филовского «выключателя» было только два положения: «Я сейчас не пишу, и прошу твоего полного внимания» и «Я сейчас пишу, и не прошу ничьего внимания». В первом режиме Фил был очаровательным мужчиной с лукавым, причудливым чувством юмора, которое выводило Дорис из ее самых мрачных настроений. Они могли вместе готовить обед, а после этого сидеть и смотреть кино по кабельному ТВ. Во втором режиме от вас требовалось его не трогать.

Он бодрствовал от восемнадцати до двадцати часов в день и жил по следующему расписанию: просыпался в 10.00 утра; писал весь день до быстрого «перекуса» в 5.00 вечера, а затем снова писал с 5.00 вечера до 6.00 утра. Рассказы занимали у него один или два дня, романы – от десяти дней до двух недель. Его концентрация была неимоверной – никакого шума не допускалось, кроме выбранной им музыки. Фил, бывало, шутил, что он вынужден писать быстро, так как его заметки были настолько никудышными, что иначе он мог бы забыть сюжет. Но Фил был большим мастером делать подробные заметки, которым никогда не следовал. Скорость была сутью: книга овладевала им, когда она писалась, как бы вытекая из его пальцев. Фил избегал играть на фортепиано, опасаясь, что это может снизить скорость набора текста. Не то чтобы Фил отказывался переписывать: под руководством редактора Ballantine Джуди-Линн Дель Рей он предпринял кропотливую переработку «Помутнения» в 1975 году. Он будет оплакивать тот факт, что его прошлое, связанное с палп-литературой, натренировало писать книги так быстро, чтобы оставаться в живых. Но даже когда Фил мог позволить себе не торопиться, первый черновик писался почти мгновенно.